Дружба детская не кончается - страница 3

— А я вот…

— Да ладно. Душ — направо. Вода сегодня есть, и напор неплохой. Потом будем ужинать, водку пить, разговоры разговаривать. Только у меня простые пельмени — ничего?

— Ха! Мне сейчас, хоть беляши с собачатиной! Знаешь, как набегался?

— Как в детстве? Казаки-разбойники? Помнишь, как от соседских уходили по крышам?

— Еще бы не помнить!

Надо раздеваться, а как же револьвер, что в кармане куртки? Вот так, при друге, доставать его и брюки перекладывать? Да, ладно! Что тут может случиться? Друг — это навсегда друг!

— Там у меня в кармане…

— Покажешь потом?

— А ты все так же железки любишь?

— Так мужик я или нет? Конечно, люблю! У меня, вон, энциклопедия целая есть. Только в руках так почти ничего и не держал. Только в армии.

— Вот помоюсь, потом мы с тобой поужинаем под разговоры, а потом чистить надо — вот и дам собрать-разобрать, да смазать хорошенько.

— Полотенце там любое бери! Я — на кухню, стол накрывать!

Вот. Это — дружба. Это с детских времен. Настоящая, мужская, мальчишеская. И пока такие друзья есть, фиг им, этим «переворотчикам», этим «революционерам». Не достанут!

Сквозь шум воды слышно звяканье и стук на кухне — кастрюлю ставит. Ложки-вилки достает. Вот дверцы шкафа — это, наверное, хлеб там у него. А это чвакнул холодильник. Водка. Точно, водка. Эх, как же есть-то хочется! Пельмени… Давно не ел пельмени.

Вышел из душа, вытерся перед запотевшим зеркалом, поглядел на себя. Да, без кепки бы каждый второй узнавал. А так — в кепчонке, в куртке китайской дешевой, в говнодавах каких-то на ногах… Кстати, говнодавы эти стоят немалых денег. Хорошие кроссовки — они не цветные и не с брюликами по швам.

Ну, что, поговорим?

Разговор был долгим. Уговорили вдвоем ноль-семь под горячие пельмени с маслом да со сметаной, под колбаску дешевую, под черный хлеб, под лучок, крупно нарубленный — чисто по-мужски.

— На вот, пощелкай. Потом надо будет почистить, а потом смазать.

— Хорошая машинка. А в кино всегда у самых крутых — никелированные, блестящие. Или с накладками разными.

— Да какой я — крутой? Это ж я! Мы же с тобой! Эх…

Оп-па…

Тут из коридора полезли какие-то. Быстрые, ловкие, крепкие. Уже держат за шиворот, шею сдавливая. Руки умело скрутили назад, лязгают металлом. А друг нюхает ствол и говорит кому-то назад:

— Недавно отстреляно. Проверить надо.

Отдает револьвер. Не стреляет. Не спасает друга.

— Так это как выходит, значит? Это дружба теперь такая у нас?

— А ты давно мне звонил? Заходил, может? Интересовался? Помогал? Дружба, дорогой ты наш самый верхний, она как фикус. Может в кадке долго стоять — но поливать надо и пыль с листьев стирать. А то засохнет.

— Ты же не обращался! Никогда не просил ни о чем! Я был просто уверен, у тебя все хорошо.

— У меня — все хорошо. А насчет «просить» — вспомни, дружище, классика. Как там было? Никогда ничего не просите. Сами придут и сами дадут. Вот, они пришли и дали. Давным-давно. Еще тогда, когда ты только в политику полез. А просить у тебя что-то — да у меня все есть!

— Черт… Ты же мог… Да что у тебя есть?

— А вот, что мне надо — то и есть. Уводите его, ребята. Аккуратно, аккуратно, чтобы никто и никак.

— Есть, товарищ полковник! Вас сегодня ждать?

— Нет. До завтра потерпит в камере.

Так он — полковник. Надо было пробить по базе, еще когда в силе был. Да кто же знал? Эх, дружба, дружба…