Дружба - страница 13
Величкин радостно потряс мокрую руку Зотова. Он хлопал своего друга по намокшему затылку, отходил в сторону, сощурившись, рассматривал Иннокентия издали и снова подходил. Зотов наспех обтерся серым холстинным полотенцем и, не надевая рубашки, сел на кровать.
Друзья не обменялись ни одним из банальных и неизбежных приветствий. Они не спрашивали — «как живешь?» и не пытались узнать: «как твои дела?» Вместо этого Зотов, откинувшись на подушку, стал рассказывать о свой работе на крупном южном заводе. Он говорил по обыкновению обстоятельно и подробно, не опуская ни цифр, ни дат, ни технических терминов и деталей.
Но хотя речь шла о предметах, очень интересовавших Величкина: о конвейерах, рационализации предприятий, о новых машинах и тарифах, — он вместо того чтобы слушать, в двадцатый раз слово за словом обдумывал сегодняшний разговор.
— Иннокентий, — сказал Величкин, неожиданно перебивая Зотова, — для чего ты учишься?
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Зотов.
— Очень просто: для чего ты поступил в институт сдаешь зачеты, много работаешь, ездишь вот на практику, чертишь, читаешь учебники? С какой целью ты все это делаешь? Просто для собственного удовольствия? Или чтобы потом получить хорошую должность?
Зотов встал с кровати, надел рубашку и аккуратно оправил на ней все складки. Он закурил, выбросил спичку в форточку и сел на подоконник.
— Вот для чего я учусь, — сказал он, — я намерен стать настоящим человеком.
— Что такое настоящий человек? Это — настоящий, коммунист или еще что-нибудь?
— Настоящий человек, разумеется, прежде всего коммунист. Но одного партийного билета недостаточно. Нужно еще уметь делать настоящую работу.
— В переводе на русский — быть инженером? — спросил Величкин.
— Приблизительно.
— Да не приблизительно! Я ведь тебя отлично знаю. По-твоему, кто не инженер, тот вовсе и не двуногое, а так, ерунда какая-то. Я вот, например.
Величкин отщипнул клочок покрывавшей стол промокательной.
— Ты — народник, — спокойно сказал Зотов. — Светлая личность! Тебе бы отрастить длинные волосы, пенснэ на черном шнурочке и поезжай хоть в самые шестидесятые годы.
— Это потому, Иннокентий, что я работаю в цеху и не хочу учиться на инженера?
— По всему, — отрезал Зотов.
— Ладно, прения пока отложим. Стало быть, только ради такой цели ты карабкаешься через всю эту музыку?
Величкин широким жестом указал на комнату. Зотов с любопытством оглянулся вокруг, как бы ожидая увидеть что-нибудь новое и неожиданное. Но он только в тысячный раз увидел свисающие лохмотьями обои, беспредельную и выжженную пустыню стола, смятую постель, где складки одеял громоздились, как горные хребты.
— Да, здесь паршиво, — согласился Зотов. — Но я здоровый, как чорт, и для меня это пустяки! — Зотов с силой затянулся, досасывая папироску. — Я решил так, — продолжал он, выпуская дым кольцом и протыкая эти кольца папиросой. — Сперва кончу институт с тем, чтобы знать не меньше любого другого, самого знающего студента. Потом прочту по своей специальности все книги, какие только напечатаны за последние четыреста лет. А третье — я сам выдумаю что-нибудь новенькое.
— План почтенный. Все это затем, чтобы быть хорошим советским инженером и настоящим коммунистом? Правильно я тебя понял?
— Я же сказал, что правильно.
— И ты говоришь это твердо и откровенно? — В голосе Величкина звучали почти симфонически-торжественные нотки.
— Что за глупости? — нетерпеливо спросил Зотов. — Когда это я с тобой говорил не откровенно.
— Не сердись, Иннокентий. От твоего ответа очень многое зависело. Но я, конечно, не сомневался, что ты ответишь именно так.
— Я не понимаю ни чорта! Говори толком, в чем дело!
Зотов резко открыл окно, с силой вышвырнул окурок и потер рукой колено.
— Сейчас, — сказал Величкин, — сейчас я скажу толком. — Он молча прошелся по комнате, осторожно обходя два зотовских стула. Зотов услышал, как билась о стекло и гудела большая зеленая муха.
— Скажи, — начал наконец Величкин, — скажи, старик, что, если бы тебе начать свой план с конца?
— С конца?
— Да. Начать не с книг, написанных за последние 400 лет, а с выдумки своего.