Друзья и соседи - страница 20

Кравцов улыбается. Ему приходит в голову идея. Полковник исправно пострижен, значит, зашёл только побриться. Кравцов намыливает клиенту щёки и берёт бритву. Потом вдруг наклоняется, негромким баском изображает рокот бомбёжки, после чего лукаво спрашивает: «Не беспокоит?»

Полковник это слышит. Он молчит, но очень пристально, не мигая смотрит в зеркало.

Тогда Кравцов делает второй заход.

Полковник Бородин начинает улыбаться. Он вспомнил. Левая половина лица у него розовая, правая — белая от мыльной пены.

— Неужели Иван? — тихо спрашивает полковник.

— Точно.

— Погоди, погоди… Кольцов?

— Кравцов.

— Виноват. Ошибся. Живой?

— Похоже, что так…

Полковник Бородин выпрямляется в кресле.

— Приказываю положить бритву.

— Есть положить бритву, — исполняет приказ Кравцов.

Полковник Бородин крепко жмёт ему руку и обнимает его. Часть мыльной пены остаётся на лице у Кравцова.

Мастера и клиенты с интересом наблюдают за происходящим, а миловидная девушка-парикмахерша говорит сидящему в её кресле длинноволосому парню:

— Вот у нас какие мастера. Их не только благодарят, их даже целуют.

— Это я в дальнейшем учту, — говорит парень.

— Перебьюсь, — смеётся девушка, — с меня хватит и благодарности.

А Кравцов тем временем уже приступил к работе. Скажем прямо, если бы он в таком темпе обслуживал всех клиентов, не висела бы его фотография на доске Почёта и не написал бы о нём журналист, потому что ему надоело бы сидеть и ждать, пока мастер медленно, как во сне, правит бритву и говорит, говорит…

Однако у полковника Бородина нет претензий к старому мастеру. Он не проявляет нетерпения. Полковник не только слушает, он сам задаёт вопрос за вопросом, улыбается, хлопает себя по коленям, и видно, что он в отличном настроении.

— Удивительно устроена жизнь, — говорит Бородин. — Гора с горой не сходится, а человек с человеком… Надо же, прилетел в командировку — и сразу такая встреча.

— Это уж действительно, — соглашается Кравцов. Он выдавливает из тюбика крем и взбивает новую порцию белоснежной пены.

— Подходящий вы себе энпэ выбрали, — говорит Бородин, — в самом, можно сказать, центре Москвы. Стой, работай, в окно поглядывай и песню пой — «Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?»

— Город велик. Громко петь придётся, — улыбается Кравцов. — Помните, товарищ полковник, как меня прозвали?

— Ещё бы не помнить… Сегодня в парке культуры в шестнадцать ноль-ноль состоится встреча ветеранов. Я считаю, вам надо пойти, Иван Тимофеевич. Вы же ветеран.

Кравцов пожимает плечами.

— Ну мне-то зачем?.. Я ни ротой, ни взводом не командовал, в разведку не ходил…

— Отставить такие разговоры. Каждый делал своё дело. Так что «сочтёмся славою, ведь мы свои же люди».

— Вообще-то конечно…

Кравцов замолчал. В три часа у него пересменка, и он вполне может успеть. А если и правда пойти? Как знать, возможно, ему посчастливится встретить сегодня кого-нибудь из тех, кого встречал на военных дорогах.

— Прикажете освежить, товарищ полковник?

— В обязательном порядке, — сказал Бородин и загодя зажмурился. — Огонь!

Кравцов взял пульверизатор с резиновой грушей и, ведя руками из стороны в сторону, выпустил длинную душистую «очередь». Было похоже, что в руках у него автомат и идёт тот жаркий бой, который стал его последним боем, А после было забытье, долгие месяцы в госпитале и затем робота, дело, которому он по мере своих сил служит и поныне.

— А теперь принимаю огонь на себя! — весело сказал Кравцов и тоже немножко освежился одеколоном.

Он при этом плотно закрыл глаза и потому не увидел удивлённых взглядов своих товарищей по работе.

У Кравцова стало легко на душе. Легко и радостно.

До встречи ветеранов оставалось целых полтора часа.

Как правильно сказал один поэт, мы с ним в поезде ехали, расставанья, говорит, и встречи — две главные части, из которых когда-нибудь сложится счастье.

Я хочу коротко осветить одну нашу встречу.

В моём рассказе имеется главное действующее лицо, как в театре. Фамилию этого товарища я называть не буду и, как зовут, не скажу, не хочу подводить человека и создавать ему трудности на работе. Если бы я только одно его имя привёл — Сергей или, скажем, Анатолий, — кому надо, сразу бы сориентировались, потому что у народа сильная тяга к искусству, он стал очень подкованный. По телевизору то и дело передают детективы, и теперь почти каждый зритель по любой мелочи способен до главного докопаться.