Дуб и кролик - страница 15

стр.

. Итак, Алоис, пожалуйста.


Алоис поет «Горные вершины спят во мгле ночной».

Потц слушает, явно пораженный, так как у Алоиса хороший голос. У Алоиса не должно быть блестящего голоса, профессионального тенора — достаточно, если актер, исполняющий эту роль, обладает нежным, высоким голосом.


(После того, как Алоис кончил петь.) А... дальше...

Алоис. Дальше ничего нет.

Горбах. А вторая строфа?

Алоис. Ее нет.

Горбах. Ты сам виноват, что выбрал такую короткую песню, Алоис. Я больше ничем не могу тебе помочь. Теперь я должен исполнить приговор.

Потц. Ваш голос... Я поражен. Блестящий материал. (Шмидту.) Вы знаете, коллега, как я ценю ваш тенор. Несмотря на наши политические разногласия. Но теперь... Такой тенор, в нашем городе...

Шмидт. У этого голоса, безусловно, есть свои вокальные достоинства, только я боюсь, что он не будет хорошо звучать...


Выстрелы. Горбах вздрагивает.


Потц. Но материал, коллега. Все дело в материале. С тех пор как я дирижирую любительскими хорами, мне ни разу не встречался такой чистый материал. Вы должны были стать певцом, Алоис.

Алоис. Да, конечно, господин старший школьный советник. Только раньше у меня не было голоса. Он появился в лагере от этой трубы...

Д-р Церлебек. Он имеет в виду так называемый экстракт каладиума... абсолютно невинная вещь...

Алоис. А может быть, это от лучей, которыми...

Д-р Церлебек. Алоис, не болтай глупостей!

Шмидт. Оставьте его, наконец, в покое!

Алоис. Унтершарфюрер Шёк всегда говорил, когда я возвращался из лазарета: «А вот и наш соловушка прилетел, ну-ка сделай теперь ти-ри-ли». Это у него было такое любимое выражение. Он был очень веселый человек. А потом, когда они начали меня облучать...

Д-р Церлебек. Алоис!

Алоис. Да, господин доктор?

Д-р Церлебек. Ты просто компрометируешь себя, Алоис, когда начинаешь рассуждать о вещах, которых не понимаешь.

Шмидт. Позвольте, но это очень интересно.

Д-р Церлебек. Но он же все перепутал. Ведь известно, что ligamenta vokalia[6] онтогенетичны.

Алоис. Да, конечно, доктор Мозер говорил то же самое.

Д-р Церлебек. Я считаю, господа, что нет смысла продолжать разговор на этом уровне. Затронутая проблема не может быть предметом дискуссии непрофессионалов.

Алоис. Ну вот, теперь господин доктор рассердился. Мне очень жаль, господин доктор. Я больше ни одного слова не скажу. И потом, я не это имел в виду. Я только очень люблю говорить о пении, потому что больше всего в жизни люблю петь! А с чего бы я попал к коммунистам? Я думал, что у них самые красивые песни. Но теперь-то я, конечно, знаю, у кого лучшие песни.

Потц. Где лучшие песни, там и лучшие люди, Алоис. Надо было вам раньше мне спеть.

Алоис. Я всегда хотел, но не осмеливался.

Потц(Шмидту). Вот так мы потеряли прекрасный голос.

Шмидт. Но как член правления хорового кружка, я всегда буду голосовать против приема такого... (Пугаясь повторения.) голоса. В конце концов, согласно уставу, мы являемся мужским хором. (После паузы.) Как бы это ни было трагично.

Потц. Ах, знаете, коллега, если бы он только не был изменником! Какое это было бы приобретение. Какое обогащение нашего кружка! Действительно несчастье!


Выстрелы приближаются.


Горбах(испуганно). Эсэсовцы!

Алоис. Французы, господин крейслейтер!

Горбах. Скажи нам правду, Алоис!

Алоис. Они прочесывают лес.

Горбах. Они найдут нас.


Выстрелы.


Алоис. Похоже на то, что они уже у ручья...

Горбах. Значит, нам не пройти, господин Потц, мы отрезаны.

Потц. Мы должны прорваться.

Горбах. Мы слишком слабы для этого.


Выстрелы раздаются совсем близко.


Господа, я полагаю, что нам придется отложить приведение приговора в исполнение. Господин Шмидт, господин доктор Церлебек, что вы предлагаете? Что нам делать?

Д-р Церлебек. Нужно уходить.

Горбах. Ваше слово, школьный советник Шмидт?

Шмидт(с достоинством). Никто добровольно не бывает немцем. (Насторожившемуся Потцу.) Одну минуту, коллега. Я сказал: никто добровольно не бывает немцем. Это значит, мы являемся немцами, хотим мы этого или нет. Отсюда вывод, что мы не имеем права добровольно уклоняться от нашей судьбы, предпочитая ей легкую смерть. У мертвеца нет национальности, следовательно, покойник уже не является немцем. Тот, кто будет голосовать за то, чтобы мы легкомысленно ринулись навстречу опасности, тем самым докажет, что он не хочет оставаться немцем.