Дубовый листок - страница 32

— Знал ее. Очень она Валериана любила. Красавица. Могла бы сто раз выйти замуж… Нет ведь! Ждет своего любимого…

— Отец, ты был масоном?

— Был, да что толку! Общество наше распалось. Но с Лукасиньским я давно познакомился. Он меня и принимал в масоны… Эх! Что эти тайные общества! Ничего

они не могут. Маленькая кучка людей… Не пора ли домой…

Мы поклонились еще раз могиле.

— Спи, моя Ева! — сказал отец. — Славная была у тебя мать, Михал! Жили мы душа в душу. Я скажу — ты теперь большой — мать твоя была моей первой и последней женщиной. Никогда я другой не желал. Наленчи всегда были однолюбами. Дай боже, чтобы и ты был счастлив и нашел такую же подругу. Часто думаю: ты сейчас в широком свете, сумеешь ли разобраться в окружающих женщинах?

Тут-то я, совсем неожиданно для самого себя, легко и просто рассказал отцу о панне Ядвиге.

— Кажется мне, это хорошая панна. Дай боже, чтобы ты был с ней счастлив!

— Об этом, отец, говорить еще рано.

Снова потянулась учебная жизнь, снова я встречался со Скавроньскими. В одно из воскресений я был несказанно удивлен, застав у них Вацека. Я не подал вида, что мне это неприятно. Мог ли я поручиться, что панна Ядвига не сама пригласила его? Как-никак, они теперь были знакомы. Вацек сидел с газетой «Курьер Польский» и ругал журналиста Мохнацкого за какую-то статью.

— Пишет, что нужно бороться с барщиной, критикует шляхту! Это, конечно, идет от Лелевеля[27]—сумасшедшего профессора, который не признает никакой орфографии и кланяется святыням любого народа!

Никто не ответил ему. Панна Ядвига откровенно зевнула и подошла к пианино.

Вацек торчал до позднего вечера, и нам пришлось вместе возвращаться в школу.

— Что это тебя вдруг занесло на Вейскую улицу? — спросил я.

— Вздумалось зайти и зашел. Или нельзя?

— Об этом спрашивают у хозяев.

— А я пришел без спроса, и они были рады. Много ли у них бывает народу?

— Не знаю.

— А ты часто бываешь у них?

— Иногда…

— У панны Ядвиги хорошенькие ножки, да и сложена она прекрасно…

— Кажется, ты не способен ничего видеть в женщинах, кроме ножек и брошек. И где ты этому обучился?!

Вацек явно обозлился:

— Во всяком случае, такие, как ты, не пользуются успехом у женщин. Напрасно обиваешь пороги Скавроньских!

— А это не твоя забота! — отвечал я.

Не успел я опомниться, пришла новая весна, и опять я отправился в лагерь. Как и в прошлом году, панна Ядвига с матерью провожали меня, стоя на балконе.

— Открывай ранец, Михал! — сказал Вацек, шагавший рядом. — Кому-то из нас панна Ядвига бросает сердце! Кто поймает?

— Я не буду препятствовать, если она бросит тебе. Как ни старайся, насильно милым не будешь.

— Плохо ты знаешь женщин! Они подобны крепостям, которые сдаются тем, кто их штурмует.

— Смотря что за штурм и что за крепость…

В Варшаве было не так спокойно. Приезжавшие оттуда офицеры рассказывали, что рабочие несколько раз устраивали на улицах стычки с полицией. Я пропускал эти вести мимо ушей. Мало ли какие бывают скандалы на улицах!

Однажды, когда после обеда мы отдыхали в шатре, к нам заглянул Высоцкий. Мы повскакивали.

— Отдыхайте, отдыхайте! — сказал он, остановившись у входа. — Я только хотел вам сообщить новость: французы прогнали Бурбонов. — Обвел всех глазами и ушел.

— Молодцы французы! — крикнуло несколько голосов.

А на другой день к Вацеку приехала в гости бельведерская тетка. Привезла ему ворох пакетов и новостей. Вацек не жадничал — всем делился с товарищами.

— Принимайтесь, хлопцы, за торт. На казармах, что у Сольца, недавно появились бумажки с неприличными надписями: «Да здравствует конституция!»… Цесаревич приказал разыскать хулиганов… А Войско собираются отправить в Париж, водворить Бурбонов на место.

Тут наши зашумели:

— Зачем Польше лезть в чужие дела?

— И вовсе не Польше, а России. Мы же ей служим!

— Монарх должен помогать монарху, — наставительно сказал Вацек.

После перерыва на берегу Вислы, где у нас был урок плавания, товарищи так жужжали, что преподаватель Заливский спросил, что случилось. Игнаций объяснил.

— Для поляков это был бы настоящий позор…

А когда мы вернулись в Варшаву, нас погнали встречать главнокомандующего российской армией Дибича. Он проезжал в Берлин для переговоров о походе во Францию вместе с пруссаками, чьи войска уже были стянуты к Рейну.