Дуэль в истории России - страница 15
Мундир полковника гвардейского Преображенского полка.
А поскольку в Немецкой слободе дуэли случались все чаще, государь повел с этой пахнущей вольнодумством модой решительную борьбу. Ранее до этого не доходили руки. Петр учился, боролся за власть, превращал «потешные» полки в боевую армию, начинал строить флот, предпринял южные походы, отвоевал у турок Азов и стоял на пороге длительной и упорной Северной войны. Ему еще предстояло «прорубать окно в Европу».
Но вот произошла смена столетий, и двадцативосьмилетний царь огляделся. И среди прочего увидел, что как-то само собою, незаметно, дуэли в Немецкой слободе, на которых «чинились напрасные смертные многия убийства», стали обыкновенным явлением. И вот тогда в ответ на участившиеся поединки уже в начале XVIII века самовластный царь Петр Алексеевич издал указ «О нечинении иноземцами никаких между собой ссор и поединков под смертной казнию» — первый в России государственный акт, направленный против дуэлей. Это был тот нечастый случай, когда Петр, опасаясь дурного примера иностранцев, пытался пресечь распространение иноземного обычая в зародыше.
Таким же противодуэльным духом пронизан и следующий петровский закон — «Краткий Артикул» 1706 года, запрещавший все вызовы, поединки «или хотя словом или через знак скрытныя драки», то есть дуэли под видом невинной и случайной ссоры, как бы невзначай переросшей в бытовую распрю или даже драку, которую, в свою очередь, не всегда отличишь от дуэли. «Артикул» недвусмысленно грозил участникам поединка смертной казнью. Та же участь ожидала секундантов и даже случайных свидетелей, если они не сообщали о дуэли «в караул».
Еще через некоторое время был обнародован «Устав Воинский», куда вошли «Патент о поединках и начинании ссор» и «Артикул Воинский», предусматривающие самые тяжелые наказания: подготовка к дуэли и тем более участие в ней карались виселицей. Погибшего же на поединке предписывалось повесить за ноги.
Поневоле возникает вопрос: отчего такая суровость? Быть может, государь заботится о здоровье и благополучии своих повздоривших подданных и потому готов взять их под сень закона, пусть и самого строгого? Отчасти это имело место, что нетрудно объяснить идущими из прошлого семейно-патриархальными традициями, связывающими государя и его подданных. Но гораздо сильнее был иной мотив, идущий от старых времен и представлений, авторитарных и деспотических
«Устав воинский» Петра I.
Ведь жизнь да и сама смерть государевых подданных принадлежит только государю, поскольку все они холопы сверху донизу. И если вдруг они дерзают сами распоряжаться своей жизнью и своей смертью, то тем самым они как бы бросают вызов верховному владыке, поступают излишне вольнолюбиво и даже преступно, ибо «сим преступается против Его Величества, своего Государя», как провозглашалось в «Кратком Артикуле».
Однако молодые русские дворяне, вопреки суровым указам, быстро почувствовали, что дуэльные обычаи открывают им новую и по-своему увлекательную тропу в область ранее незнакомого и неожиданно пьянящего понимания личного достоинства и что дуэльное поле — это поле новой и какой-то головокружительной свободы. Вот почему реформы Петра, быстро сближавшие Россию и Европу, против воли самого реформатора создавали благоприятные условия для распространения в среде русских молодых людей не только полезных европейских обычаев, но и того, что российскому императору казалось вредным.
Летом 1717 года граф Никита Моисеевич Зотов, бывший «дядька» и воспитатель малолетнего Петра, посланный с молодыми русскими дворянами за границу, извещал императора в Петербург: «Маршал д'Этре призывал меня к себе и выговаривал мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся между собой… Того ради отобрали у них шпаги». В сентябре новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинского и за то под арестом обретается…» Благодаря таким письмам мы знаем имена первых русских героев дуэльных историй. Начальная пора характерна тем, что, если в России на дуэлях дерутся иностранцы, то русские занимаются похожим делом в основном тоже за границей, где они и сами — иностранцы.