Дуэт - страница 14

Он позволил ей налить отвар, бросить в чашку два куска сахару. В каждом их движении ещё чувствовалась готовность помочь друг другу, нежная предупредительность. Но Мишель уже страдал от этого, уязвлённый тем, что нанёсшая оскорбление, виновная Алиса возмутительным образом вела себя точь-в-точь как Алиса невинная. Минувший день почти не сказался на ней, она выглядела красивой и готовой к всевозможным ссорам – и это было уже слишком. Но она погасла, мгновенно постарела и поникла, когда из-за холмов вырвался поезд, перерезал реку, прогудел и пропал… Алиса стояла вся обмякшая, опустив голову, с сигаретой в руке и долго прислушивалась.

– Тебе, наверное, хочется быть далеко отсюда, а?

Она подняла к нему свою головку ласточки, молчаливо признаваясь, что не в силах больше говорить, не в силах лгать. Помада на пухлой нижней губе чуть-чуть съедена, глаза с грустью и мольбой глядели куда-то в пустоту, мимо Мишеля.

– Да, – ответила она. – И да, и нет. Думаю, я всё же хотела бы остаться здесь… Куда мне ещё деваться?

– Это только теперь! – крикнул он, сдерживая гнев. – Очень своевременно! Надо было думать об этом раньше, перед тем, как позволить себе переспать с этим… этим красавчиком! Но когда на тебя найдёт, ты, чёрт возьми…

Она пожала плечами.

– Дурак. Дурак в полном смысле слова! Можно подумать, ты меня не знаешь. «Позволить себе переспать» – вот в чём суть для тебя, вот чего ты больше всего боишься. Это, конечно, очень на меня похоже – отдаться невесть кому вот так, походя!

– Может быть, не походя, а проездом. Пока я надрывался в Сан-Рафаэле…

– Мишель, – перебила она снисходительно, – согласись, у тебя были и более «надрывные», но зато более успешные дела, чем управлять два месяца по поручению братьев Шмиль этим несчастным заведеньицем, красивеньким и никудышным… Я тебе говорила: «Мишель, ты тратишь время зря… Зима у тебя пропадает… Братья Шмиль не такие везунчики, как Моизы…» Женщина чует удачу лучше мужчины.

Он слушал её, сбитый с толку.

Нервным движением он распахнул халат, и Алиса узнала пижаму, которая была на нём прошлой ночью: у него было несколько таких пижам светло-табачного цвета, под цвет глаз… Она обратила внимание на мелкие зубы, за которыми он ухаживал с изрядным кокетством, на руки, которыми он гордился; она раздула ноздри навстречу запаху, о котором всегда говорила, что он тоже светло-коричневый, и в ней вдруг вспыхнул протест: «Это моя собственность, этот мужчина – мой, неужели я так глупо всё потеряю, по его и по своей вине?..»

– Ну, давай, – резко сказала она.

Она подошла к окну, выбросила погасшую сигарету таким жестом, который мужчины называют «неженским», взяла другую, закурила и удобно уселась в кресло рядом с секретером. Она рассчитывала каждое своё движение, следила за их непринуждённостью, вплоть до того, что выбрала для себя плетёное кресло, выдвижную доску секретера, свет лампы, падавший на лицо, а Мишелю с мнимым великодушием оставила диван и полумрак. Молодая луна наполняла высокое, без занавесок, окно мутным голубым светом; розовый луч лампы доставал до ближайших звёздочек сирени.

– Мишель, налить тебе ещё отвара?

– Нет, и отстань от меня со своими трогательными заботами. Надоело уже.

По ясному и слишком мягкому голосу, доносившемуся из темноты, она поняла: дольше медлить нельзя.

– Помнишь, я заболела гриппом, когда ты был в Сан-Рафаэле?

– Конечно, помню. Не будь этого гриппа, ты поехала бы со мной.

– Верно. Я не хотела досаждать тебе этим гриппом, даже в письмах.

– Вот-вот. Кроме того, теперь я знаю: у тебя было чем заняться.

Она порывисто смахнула пепел, упавший на доску секретера.

– Давай без этого, Мишель! Отложи до другого раза свои злобные намёки и другие перлы остроумия. На сей раз я или буду говорить, или нет. Теперь уже я тебя прошу: отстань со своими колкостями.

Защищённый тьмой, он чувствовал на себе близорукий взгляд синих глаз, сияющий из-под ресниц и полный бесшабашной, обжигающей смелости. «Никогда ещё она не была так похожа на камбоджийку, Камбоджийку с розовой кожей…»

– Ладно, – коротко сказал он. – Я тебя слушаю. Вначале она мялась, но он кивнул, и она принялась рассказывать.