Дурман - страница 50

стр.

У старухи подкашивались ноги. Хотелось выть от отчаяния, как волчица. Слезы сами текли… Замрет на одном месте и плачет… Пропало все добро, пропала землица, красота ненаглядная! Сын сиротой останется, за меру зерна унижаться станет, чужих людей просить. А ведь для него, для родной кровиночки, она все припасала, одно к одному собирала, не жалела — думала, пусть хоть дети поживут…

И впадала в исступление: „Земля моя, землица!.. Потом политая, кровью купленная!“, — рыдания сотрясали ее старческое тело, и гнев обращался против законов, против правил и указов… „Нет на земле справедливости: один всю жизнь копит — другой в чужой карман руку запускает… Ну, облопается она у меня, дай срок!..“

Тошка — всему виной, в ней — все зло, потому так жить трудно, свету божьего не видит… Но как с ней сладить, как с дороги убрать? Почему же так случается: добрые люди, которые здесь, на земле, нужны, которые мухи не обидят, их бог к себе прибирает… а змея которая — так и смерти на нее нет!.. Ну почему ничего с ней не случится, хоть хворобу бы какую подхватила… сдохни, проклятая, освободи душу! Господи, помоги…

И в ее старческом мозгу одна за другой проходили картины похорон в их деревне. Одна от простуды умерла, другая — мертвого выкинула, третья — просто так… А с Тошки все, как с гуся вода, никакая хворь не липнет… Да и с чего бы? — тряслись над ней, Минчо души в ней не чаял: как бы ветром не подуло, не простыла бы ненароком. Ляжет после обеда в холодочке под деревом, так Минчо салтамаркой прикроет, не дай бог простынет! А разгорится от работы, вспотеет — он тут же вокруг нее засуетится: разотрет сухой тряпкой, теплым прикроет… Куда там! Любая хвороба отскочит…

Старуха вспомнила мужа. На жатве весь день убиваются, в обед отдохнуть бы, а они — ржаной сноп на плечи и отправились солому на веревки сучить. Куда он — туда и она, друг от друга не отставали. Неделями с поля не уходили, там и спали, кукурузный хлеб с луком жевали — другого ничего не было — с души воротит, как вспомнит. С серпом в руках до полночи кланяются, еле на ногах стоят, а ребятишки — голодные, холодные, как щенята заброшенные — так на меже и заснут… Не жизнь — божье наказанье… И все ради них, ради детей, подкопить немного, землицы прибавить — чтоб все, как у людей, чтобы они всю жизнь радовались, а потом пусть старость подойдет… А оно вон как вышло…

„Другой народ теперь пошел, — старая силилась объяснить себе новую жизнь, — молодым не хочется жилы тянуть… Кривой дорожкой идут, высоко нос держат, не трудом и смирением прожить хотят, а всем наперекор норовят, на чужое добро навострились, а нет чтобы с добрыми хозяевами в ладу жить, у них учиться, как жизнь наладить… Ну, Минчо — бог его простит, да Иван бы хоть за ум взялся, к хорошим людям пристал, а там, может, и должность какая выйдет, да и в хозяйстве помогут. Большие люди все могут. Вот теперь как им быть? Закон, говорят, такой. Да если ты с сильными людьми заодно, так и закон этот по-другому приложится. В людях — вся сила. Возьми Ганчовского, разве он не помог бы? Эту шлюху так бы приструнил, пикнуть бы не посмела. А то и в тюрьму, а как же? Прищемит ей хвост — от всего откажется, на что зубы навострила… маменьку родную забудет, не то что дом да хозяйство чужое… Но разве Иван послушается? На готовенькое привык, а ей, старой, обо всем думать надо, за него стараться…“

И она мысленно набрасывалась на Ивана, грозила ему, что все бросит, пусть сам выпутывается, раз такой умный, — и видела перед собой сына, как он, виновато опустив голову, покорно ее слушает.

19

Мангалов шел в кофейню при кооперации, думая о своем предстоящем судебном деле против Ганчовского. Надо было узнать у кассира — дадут ли ему взаймы еще три-четыре тысячи. Конечно, хватить их не хватит, но потом как-нибудь еще раздобудет. И во сколько ему этот суд влетит, и когда дело кончится — он и понятия не имел. Да и кто ему точно скажет? Богатому-то просто: в город надо поехать — пожалуйста, деньги есть и времени достаточно, у богатого все в порядке. Да и у Ганчовского друзей в городе полно, и начальники и адвокаты грамотные шибко, а у него что?