Душа неприкаянная - страница 5

Но несмотря на все сказанное, обстановка в доме больше напоминала все-таки явь, а не грезы. Для сна увиденное было чересчур детальным, внутренне непротиворечивым. К примеру, если я заходил в комнату из коридора, то и выходил из нее непременно в коридор. Если же я подходил к креслу, то оно оказывалось именно креслом. А не превращалось в глазастое клыкастое чудо-юдо.

Но главное: я не просто видел этот дом, я его ощущал. Чувствовал запах пыли, обветшавшую половицу или ступеньку под ногами. Стулья, если сесть на них, как правило оказывались жестковатыми. А какой-нибудь диван — непременно мягким.

Все в том доме было вроде бы настоящим. И в то же время оставляло впечатление невозможности. Вкупе с соответствующими вопросами. Чей это дом? Как я в него попал? И если попал — то как мне его покинуть?

Ответ хотя бы на последний из этих вопросов мне подсказала одна старая песня. Вернее, фраза из этой песни, нечаянно проскользнувшая в памяти. «Ты их в дверь — они в окно». И ведь действительно: можно открыть окно и выскочить. Не разобьешься… по крайней мере, если окно находится на первом этаже.

Насчет того же, покидать или не покидать странный дом, вопрос для меня не стоял. В чужом жилище делать нечего — даже в заброшенном. И тем более, если поместили меня сюда помимо воли. Да еще не дают возможности выйти цивилизованно. Чувствуешь себя зверем в клетке… или жуком в спичечном коробке.

С такими мыслями я нарочно выбрал окно побольше. Высотою чуть ли не в человеческий рост и с очень низким подоконником. Со всей силы рванул пропыленную, обесцвеченную временем, занавесь. Ветхая ткань рвалась и расползалась под моими руками. Чем вызвала приступ злорадного торжества.

А из разоблаченного окна мне навстречу хлынул поток света — яркого, с непривычки слепящего. Пришлось зажмурить глаза… после чего я очнулся вновь. И на сей раз, как надеялся, по-настоящему.

Приподняв голову и осмотревшись, я обнаружил себя лежащим на тротуаре. Если точнее — на тротуаре Второй Полевой улицы. Той самой, пробки на которой не раз задерживали меня в пути до универа.

Пробки! Сам того не желая, я вспомнил последнюю поездку на маршрутке. Ту доблесть, с которой ее безвестный водитель прорывался через очередной затор. И закономерный финал этой доблести — предшествовавший видению дома без выхода.

А финал ли? Искореженная маршрутка обнаружилась неподалеку. Почти прижатая к тротуару… и соседствующая с темно-красной легковушкой. Раздолбанной вообще вдрызг. Место их нечаянной встречи было огорожено полосатой лентой вместе с изрядным куском проезжей части.

Рядом дежурила пара гаишников. А транспортный поток потихоньку протекал мимо. Каждый автомобиль или автобус объезжал место аварии бережно и словно с опаской. Как будто водители их желали находиться от смерти как можно дальше.

При мысли о смерти внутри похолодело. Хотя чего уж там, се ля ви, валар моргулис… Возле маршрутки и легковушки суетились спасатели, санитары. Что-то извлекали наружу… что-то. И укладывали на носилки, укрыв с головой. Если она конечно сохранилась — голова.

Но я-то жив! Более того, ни боли не чувствовал, ни крови на себе не обнаружил. Даже царапины не было. И одежда сохранилась на диво прилично. Только вот… папке, похоже, повезло меньше. Папке, в которой я возил конспекты, ручку, а в случае надобности — задачники и методички. Ну да велика ли потеря, если сам жив остался. Тем более что самое ценное для студента я предпочитал возить в карманах куртки. Студенческий билет, деньги, транспортную карту и мобильный телефон.

Обшарив карманы, я немало обрадовался этой своей привычке. По крайней мере, три из четырех перечисленных предметов обнаружились на своих местах и в полной сохранности. А вот мобильник, увы, не работал. Превратившись не более чем в бесполезную коробочку из металла, пластика и жидких кристаллов.

Но что значит сломанный телефон в сравнении со спасенной жизнью! В этой аварии погибло, наверное, не меньше десятка человек. А я по-прежнему топчу эту землю. Радоваться надо.

«Спасибо, что вытащили меня, — исключительно из вежливости окликнул я спасателей и санитаров, — ну… раз я не пострадал. Могу идти?»