Душа Пустоты

На синеватом полотне сугробов сверкал свет масляных ламп. Окна крепко слаженной избушки брезжили янтарём на фоне зимней ночи. Сквозь скрип и шелест покачивающейся на ветру кроны голой яблони сонную негу разрезали ругань и крики фермерской семьи. Целое переплетение голосов, подкреплённые частым топотом и громыханием столовой утвари. Переплетение кучное, прерывистое, возможно, слишком острое и опасное, прямо как звон перекрещённых клинков. В нём можно было услышать и строгость отца, грубо отчитывающего непутёвого сына, и повышенный тон матери, набрасывающийся на сорвавшегося мужа. Отдельно выделялась и спокойная речь старшего брата, что предостерегал матушку, умоляя не встревать, но не смел пойти против воли отца. И, конечно же, громче всех верещал виновник торжества. Ещё не окрепший голос. Ещё не сформировавшийся характер. Ещё наивный и подростковый взгляд на жизнь, что, казалось, всюду норовила его предать, обмануть, заманить в ловушку и оставить без будущего, запертым в четырёх бревенчатых стенах где-то на задворках большого и удивительного мира.

Распахнутая дверь громко хлопнула, и на стуженый воздух выскочил черноволосый мальчишка, роняя слёзы и пылкие необдуманные слова:

— Ненавижу! Ненавижу! — Он слепо и торопливо пробирался по занесённой снегом тропе, которую отец расчищал каждое зимнее утро.

Из близстоящей будки высунулась удивлённая морда овчарки. Собака выбралась наружу и, озадаченно помахивая хвостом, проводила взглядом пробежавшего мальчишку в кофте, штанах и утеплённых лаптях.

— Кай, живо вернись в дом! — властно велел вышедший на порог глава семейства.

— Бегом назад, сынок! Простудишься! — догнало юнца обеспокоенное восклицание матушки.

— Элай! — отец повернулся к старшему сыну, который спешно натягивал на ноги меховые сапоги.

Стиснув зубы, не то от холода, не то от злости, Кай остановился и развернулся.

— Ну конечно! Элай, Элай, Элай! Вечно Элай! Зачем тебе я, когда у тебя есть Элай?! — прокричал он и помчался дальше, стараясь как можно быстрее добраться до амбара. Горло уже саднило от холодного воздуха, по верхней губе текли сопли, а заплаканное лицо обжигало колким морозом.

Как назло оживилась вьюга. Неудачно затаившаяся в сугробе коряга зацепилась за ногу, и юноша споткнулся. Поднялся на колени, хныча и выползая из коварных пут. Встал на ноги, роняя с кофты и штанов комья снега, добежал до дубовой двери и сдвинул окоченевшими руками засов. Сквозь вой ветра, вонзающего в оголённую шею и лицо мириады острых кристаллов, слышались приближающиеся шаги бегущего Элая. Юркнув в амбар, Кай крепко ухватился за ручку двери и потянул её на себя.

«Не поможет», — промелькнула досадная мысль. — «Элай сильнее, откроет».

Он оглянулся, часто шмыгая и всхлипывая, и схватил первое, что попалось под руку — прислонённую к стене лопату. Просунул её за ручку и едва не прищемил пальцы, ведь тот час старший брат попытался сильным рывком открыть дверь. Черенок загрохотал, ударяясь о дубовую преграду, а металлический штык вторил ему громким бренчанием о старые петли.

— Кай, выходи сейчас же! — просочился внутрь голос Элая, и импровизированный засов снова начал бесноваться в своём гнезде.

Кай попятился, обхватил себя руками и принялся растирать бока, стуча зубами.

— Пошёл вон! — с его словами из горла вырвался хрип. Он кашлянул несколько раз.

Осознав, что одной лишь грубой силой дверь не открыть, Элай вновь заговорил:

— Я уйду только с тобой, ты понял?

— Чего не понятного! — юноша вытер слёзы и, моргая, пытаясь привыкнуть к царящему в амбаре мраку, отыскал склад меха. Тем временем, снаружи начала усиливаться вьюга.

— Мне холодно, Кай, открой.

— Так возвращайся домой раз холодно, остолоп! — Кай перебрался через оградку и принялся трясущимися пальцами тянуть за узелки верёвок, которыми были обвязаны толстые рулоны дублёных шкур.

— Сказал же, не уйду без тебя. Быть может, я тут заболею. Быть может, умру от холода. Но не уйду, пока ты не отопрёшь дверь.

Верёвки не поддавались. Отец крепко обвязывал меха. Как и всегда, работал на совесть. Но сдаваться младший был не намерен, хотя пыл изрядно поостыл. Опухшими и покрасневшими руками, он пытался размотать спасительное укрытие от холода — несмотря на то, что ветер разбивался о бревенчатые стены амбара, само помещение никак не обогоревалось.