Душа убийцы и другие рассказы - страница 14
— Где, где обнародовал? — сбивался огорошенный Кошин на частности. — Что значит был тут один? Ну и был, ну и обещал тиснуть статью, однако бабу он тиснул, а не статью, как же вы, п-ст, не видя статьи, поверили, что ее напечатали?
— Земля вокруг нас, мы же внутри! — напоминал исходную тему Степанов. — А сложнее всего было постигнуть уплотнение времени!
— Ребяты, вы шутите! — говорил Кошин, постепенно очухиваясь. Черт их дери, только что стало так славно, такое образовалось стихийное завихреньице, и на тебе! Треплются не по делу, да еще вот-вот опять возьмут за грудки. — Ребяты, вы шутите! Ах, всерьез, ах, ошибочные вы мужики!
— Ну, так я вас сейчас сокрушу, — упрямился Кошин, боролся в безнадежной попытке спасти завихрение, теплоту. — Так что ж, если выстрелить вверх, так аккурат попадешь точно в Америку? Как, почему это ты и стрельни? Ах, скорость космическая, ах, уплотнение времени? Новая штука!
Глаза Степанова Кошина больше не любят. Глаза фанатично блестят. Кошин навидался таких горе-изобретателей. Один несет вечный двигатель, другой — умеет летать усилием воли.
— Временные пояса, понял мысль? — спорил Степанов. — Вдоль Земли — пояс первый, в нем время течет очень медленно, это у нас. Над Землей пояс следующий, там время медленней. Выше — еще один пояс, и так дальше, до центра Вселенной, в которой время застыло!
— Центр Вселенной — как муха в банке? — гадко ржал Кошин. И заводился. А Тихон махал перед лицом кулаком, и Кошин, заводясь еще более, отстранял сухой жесткий кулак. — Ну ты, инквизитор! Мракобес, Торквемада!
Зачем гаркал? В таком глухом месте, поздним вечером, на малознакомых фанатических мужиков?
А Степанов…
— В центре времени нет, и какая бы ни была скорость — движения не будет!
И почему так Кошин взъярился? Что со мной? — себя спрашивал. Не счесть чудиков, тронутых, дурачков! Промолчи, кивни, согласись — тебя ж не убудет! Но Кошин неистовствовал, губами дребезжал оскорбительно и в конце концов подверг сомнению красное, за что, разумеется, был наказан. И, в борьбе вновь заклеймив Тихона Торквемадой (а еще — ах, как хотелось заклеймить за компанию и Степанова, ну, скажем, Аквинским Фомой — не посмел!), полетел опять в холодную воду. И опять Тихон выламывал руку, свирепо надсаживаясь: «Кончай фордыбачить, глянь, глянь вперед!» А ноги Степанова высились у самых глаз, хотелось схватить эти равнодушные ноги, зубами стащить Степинского в воду, но ноги Фомы новоявленного были как бетонные тумбы. И от этого разбирала еще большая злость.
— Значит, теперь больше не видишь красное? — вопил Тихон, ломая руку сверх меры, и Кошин извивался, как мог, лягался, стоял насмерть за правое дело, за истину. — Отрешись от шаблона-то!.. Скорость взгляда — константная штука, время — разное на разных высотах, поэтому сверху, из космоса, Земля и кажется выпуклой!
Поглощенный борьбой, Кошин ответить не мог. Революция? Новый Эйнштейн? Черт-те что выкликал Тихон, а Степанов молчал. Философ, благословивший насилие. Апологет Торквемады.
— Убью, Фордыбака! — надсаживался длинный Тихон.
— Имеет право не видеть, — бархатным басом проронил вдруг Степанов. И Торквемада немедленно сник. — Что-то мешает ему. От шаблона отрешиться не может!
Что значит — от шаблона отрешиться не может? Нет, нахальство какое! Скиф! Дикий вождь! Оракул, злодей!
— Не только ваша идея ошибочна, метод — и тот не нов! Метод называется: от обратного! Земля наизнанку — подумаешь, фокус!
— Зависть? — молвил тихо Степанов. Тихон смотрел ему в рот. — Нет, не то. Шаблон, шаблон, почему?
Негодяи! Они обсуждают его, кандидата наук, словно точку на графике! Кошин мелко дрожал. Как пить дать — воспаление легких.
И тут Степанов опустил к Кошину взгляд. И потемнело в глазах. Это был такой сочувственный взгляд, словно Кошин был убогий калека. Слова Степанова текли мимо ушей. Нет, наверное, мимо сердца — так будет точнее. Потому что, слышимые, не проходили.
— Ладно, можешь идти, — Степанов поднял указующую десницу.
И Кошин, дрожащий, но не от холода, и сникший, но не от переживаний, побрел по деревянным мосткам, пружиняще вскидывающим его после каждого шага.