Душегуб - страница 5
– Ты подашь дурной пример безмозглым, – прокряхтел Тим. – У меня и так город на ушах стоит, а тут ещё ты! Герой выискался…
Задумчиво почесав подбородок, шериф небрежно глянул на меня и долго рассматривал, пока не выдал в пустоту:
– Ладно, Марк, будь по-твоему. Людей не хватает, так что можешь поработать на полицию. Справишься – подумаю над тем, стоит ли возвращать тебе значок. А кто это здесь?
Лениво повернув голову в мою сторону, Стальной Тим дал понять, что адресует вопрос именно мне. Моментально обернулся и Марк, черты лица его расслабились и расцвели. Он, в отличие от начальника, быстро меня узнал, и его глаза неопределённо дёрнулись.
– Я Кейт, – громко ответила я, не сходя с места, – Кейт Бри. Мне передали, что мой дядя был убит…
– И, к сожалению, это правда, – угрюмо склонился над бумагами Тим. – Тело нашли утром.
Шериф достал из ящика маленькую звёздочку, задумчиво повертел руках, после чего принялся что-то писать на клочке бумаги:
– Ты ведь хочешь знать, что произошло, Кейт? – прогудел он, споро орудуя карандашом.
– Вроде того.
– А об этом тебе поведает Марк. Вот, – протянул инвалид здоровяку записку и звёздочку, – ты на испытательном сроке, что-то вроде стажёра. Если распутаешь дело, может быть, я тебя восстановлю. А теперь иди расскажи всё нашей гостье. Каждый вечер приходишь с отчётом!
Молча выслушав наставления, Марк сгрёб значок с запиской, отвесил сдержанный кивок и побрёл к выходу.
– Идём, – сказал он мне.
Оставив усталого и несколько озлобленного шерифа, мы покинули участок. Псина на улице вновь на секунду заинтересовалась нами, чтобы с безразличием проурчать и продолжить бороться с костью.
Стоило отойти пару шагов, как Марк криво улыбнулся и мощно приложил громадной ладонью по плечу:
– Ну, рад тебя видеть, Кейт! Сколько прошло? Лет двенадцать?
– Пятнадцать, вообще-то – проворчала я в ответ, потирая ушибленное плечо.
– Пятнадцать… Долгий срок.
– Ага, не короткий.
– Ты сильно изменилась. Я помню тебя ещё совсем девчонкой. Во сколько ты уехала?
– Мне четырнадцать было.
– Энгриль после этого сильно сник…
Или сделал вид. За всю сознательную жизнь я никогда не чувствовала, что была нужна дяде. Скорее была обузой, на которую Энгриль смотрел и думал: «Что же с тобой делать?». Когда я уехала, он должен был вздохнуть спокойно.
Разве что пришлось учиться готовить.
– Как доехала?
– Нормально. Зачем вообще присылали гонца?
– Ну, – задумчиво прищурился Марк, отводя взгляд, – думали, тебе будет небезразлично. И вот ты решила приехать.
– Сама не знаю, зачем, – пришлось поправить съехавшую сумку.
Мы миновали дом Грэма и свернули на улицу Маргрете. А Грэм продолжает разводить голубей: с чердака, где устроена голубятня, слышны их оживлённые беседы. Энтузиаст решил наладить голубиную почту.
Марк всё не затыкается:
– Со времени твоего отъезда многое изменилось…
– Слушай, меня ностальгия как-то не ударила, так что давай обойдёмся без пустого трёпа, – раздражённо перебила я здоровяка.
– Ладно, – погрустнел Марк, – ты же хочешь знать, что случилось с Энгрилем?
– Да.
– С чего бы начать…
– Скажи-ка, кто его убил, есть подозрения?
Здоровяк перепрыгнул небольшую лужу, оставшуюся после недавнего дождя. Засунув руки в карманы, недобро цокнул языком:
– Завёлся тут один маньяк, Энгриль его разыскивал. Думаем, от его руки и умер твой дядя.
– Что за маньяк?
– Его прозвали Душегубом. Промышляет уже два месяца. Сперва похищал и убивал только детей, но со вчерашнего дня занялся и взрослыми: убит Энгриль, а также пропал Васкер Чеф – свидетель, что накануне описал убийцу. Кроме того, Душегуб проник и ко мне в дом.
– К тебе? – исподлобья глянула я на Марка.
– Да, – почесал глаз здоровяк, – я помогал Энгрилю в расследовании, поэтому, видимо, и попал на карандаш. Чтоб его…
– Подозреваемые есть?
– Нет. Больше месяца мы с Энгрилем работали, проверили около десятка уродов, но никто не подходит на роль Душегуба.
Какое-то время прошли молча, поскальзываясь на сопливой грязевой дороге. Ветер злобно кусает за лицо и норовит залезть за шиворот.
Вокруг мелькают знакомые дома, знакомые люди, доносятся знакомые звуки и запахи. И всё тот же колючий стыд за безразличие. Что уж поделать, никогда я не любила Гавару.