Два брата - страница 16
Карлсруэн включил настольную лампу; Фрида, залитая светом, сощурилась.
– Вы не озябли, душенька? – спросил силуэт за лампой. – У вас соски отвердели. Для художника это изумительный штрих, тем более что в моем творении мифологическую героиню окатывает ледяной горный поток, однако я боюсь, как бы вы не простыли.
Фрида не шевельнулась, но покраснела. Началось! Последнее время Карлсруэн все чаще рассыпал неумеренные комплименты, в деталях живописуя ее тело. Он уже не притворялся творцом и почти не скрывал вожделения.
Слава богу, скоро сеанс закончится, думала Фрида. А пока нужно просто отключиться. Говорят, все художники втайне немножко влюблены в свои модели.
– Ваши волосы, милая, настоящая тайна. – Карлсруэн даже не думал браться за работу – стоял и пялился. – Вы шатенка? Брюнетка? Клянусь, под светом лампы в ваших волосах проскальзывает огненный всполох.
Фрида догадывалась, что хмырь разглядывает вовсе не волосы, но он был вне поля ее зрения, а шевелиться ей категорически запрещалось.
– Ах, каким украшением стала бы волнистая грива вместо этой чудовищно нелепой стрижки под пажа, которой нынче ваша сестра себя уродует. Знаете, когда я примусь за голову Рейнской девы, я надену вам парик с золотистыми косами, ибо истинная дочь земли германской носит волосы длиной до самого… тыла.
Голос его сорвался. Карлсруэн обошел подиум и встал позади Фриды. Она понимала, куда он смотрит.
Фрида старалась не слушать раздражающую болтовню и не думать о потной роже за своей спиной. По крайней мере, не нужно отвечать, чем работа и хороша. Разговоров от Фриды никто не ждал. Ей платили за неподвижность, безучастность и немоту.
Она знала, что и старикану это по душе. Он наслаждался ее бессловесностью, ее послушанием. Ее покорностью. Kinder, Kuche, Kirche – вот на чем заклинило старперовнационалистов. Дети, кухня, кирха. Вот удел добропорядочной немки. Но всего превыше – послушание мужу. Только нынче 1922 год, и все, слава богу, переменилось. Диплом врача будет тому подтверждением. Фрида сосредоточилась на учебе. Она вспоминала свои конспекты, что помогало скоротать утомительные часы позирования. Нынешней темой было кровообращение, и она мысленно перелистала учебник, вспоминая строение сердца.
Фрида разбиралась с артериями и венами, когда это произошло. Карлсруэн взял ее за грудь.
Фрида подпрыгнула, словно ее шибануло током, и, оступившись, грохнулась с подиума, крепко приложившись голым задом об пол.
– Ай-ай-ай! – заквохтал Карлсруэн. – Позвольте я вам помогу.
– Отвали! – Фрида вскочила на ноги. – Чего руки распускаешь? Я замужем! Все, одеваюсь!
Но скульптор загородил проход к «костюмерной», лицо его перекосилось в испуге и похоти.
– Вы оступились, – бормотал он. – Видно, нога затекла.
– Не ври! Ты меня лапал! За грудь! – орала Фрида. – Дай пройти!
– Я только поправил вам волосы. Рука случайно соскользнула. Что вы возомнили, фрау Штенгель? Это я потерпевший. Вы меня оскорбили.
Фрида ожгла его взглядом. Хмырь тискал ее грудь, но до скончания века будет это отрицать. С другой стороны, оно и к лучшему. Черт с ними, с деньгами, мукам конец. Ноги ее здесь больше не будет.
– Отойдите, герр Карлсруэн! Боюсь, я больше не смогу вам позировать.
– Не надо так. Пожалуйста.
– Только так. Приготовьте деньги, пока я одеваюсь.
Полагая инцидент исчерпанным, Фрида шагнула к ширме, но, оказалось, кошмар еще не закончился: старик обхватил ее сзади и уткнулся лицом ей в волосы.
– Прошу! – бубнил он. – Я люблю тебя, крошка! Ты для меня – все. Все!
Фрида рванулась из его хватки и вновь крикнула, что она замужем, присовокупив, что и старый козел женат.
– Кошелка, она меня не понимает! – пыхтел Карлсруэн. Он развернул Фриду к себе и жарко дыхнул ей в лицо: – Ты меня понимаешь! Ты – идеал женщины, ты – моя муза! Любовь моя!
Он крепче ее облапил и прижал к груди. От него несло шнапсом. Хоть далеко не юноша, он был еще крепок, а выпивка и похоть удесятеряли его силу. Фрида не могла вырваться. Хмырь ухватил ее за ягодицы и взбухшей ширинкой терся об ее живот.
– Ты моя крошка Рейнская дева! – сипел он. – Моя маленькая Воглинда, Вельгунда и Флосхильда!