Два детства - страница 20
У Филимона дом под трамбовку народом забит. Вертучие глаза надо дружке, чтоб всех приметить, не забыть поприветить.
Ласкового слова да подарков заждались невестины подружки, запели:
Дари, дружка, давай выкуп по совести! Тряхни мошной, прозвени казной, и споют тебе:
Худо подаришь — конфуз и срамота на твою голову: насулят, ославят:
Не промахнет дружка Куричий Бог! Кого подарит, кого угостит, кому присказульку скажет, где побасенкой губы помажет — на присловья, куда там, какой спец, везде вертится, как бес!
Тронулся из Филимоновой ограды поезд к венцу, а дружка впереди на коне выезжает, каждый перекресток по пути плетью стегает, про себя наговаривает: порчу убирает. Укатил молодых к венцу, полудружью наказывает:
— К жениху домой качай вот этой дорогой: я поеду, излажу ее. Смотри, накажи в переулках, перекрестках поторапливаться.
В нашей ограде ждут молодых от венца. Уже слышны колокольчики — близко катит свадебный поезд. Открываются ворота, но не так уж легко молодым заехать в свою ограду. Миг — и улица перегорожена веревкой. И опять угощает дружка, упрашивает:
Вошли молодые в дом, а дружка и тут поспел с языком:
— Батюшка, матушка, на любовь ваши дети сами натокались, а мы им укреп в жизни сделали. Пославим их миром да погуляем, на долгую жизнь счастья оставим. Ладно ли вышло, так ли свели?
В переднем углу завесили молодую шалью. Свахи надевают на голову невесты шашмуру, а на улице и в избе изготовились стрелки, уставив стволы ружей под потолок. Опустили бояре шаль, открылась молодая в новом уборе, и по знаку тысяцкого грянули холостые выстрелы. Прибита шашмура, на век приколочена… Живи, молодая, в новой семье, не супорствуй воле родительской да мужнего слова не переступи.
Сводил меня отец как-то на представление. Давно поговаривал он, что в школе собираются мужики, а учитель задумал с ними разыграть спектакль.
Тесно было в тот вечер в здании старой школы. Маленькая сцена завешана палаткой, за ней кто-то суетится, хвалит усы и бороду.
Началось представление. Любо было смотреть, как ходили, говорили и плакали незнакомые мне люди, а на печке старый дед говорил молодым голосом: «Спустить бы вам штаны да крапивой, чтоб не лезли в такое дело…»
И обстановка и люди — все, как в нашей деревне, и я не смотрел, а жил. Как скоро задернули палатку, закрыли интересную жизнь!.. Народ не уходил, сцена снова распахнулась. Там кучкой стояли несколько человек без усов и бород. Черноволосый человек махнул рукой, — мужики запели. Тонкий голос хорошо выводил песню на конце, будто шагал по низким голосам. Попели мужики и ушли за печку, а черноволосый вынес незнакомый мне предмет.
— Тятя, это что?
— Скрыпка, — ответил отец. — Это учитель, сейчас заиграет. Слушай.
Приложился учитель к скрипке, кинул белую палочку на струны… Запела она тоненько, переливчато, как иволга в лесу. Движется, взлетает рука, бросает на людей какие-то светлые лучи. Они летят ко мне, касаются лица, заполняют уши, поет вся голова.