Два пера горной индейки - страница 33

— Слава, переводи.

— Не могу, не пойму ничего.

— Слова, какие слова? Ведь он что-то поет?

— Чепуха какая-то, набор бессмысленных слов.

Мелодии я также никакой уловить не мог.

Гости валились на ковер от смеха. У некоторых на глазах появились даже слезы. Раис был несколько сдержаннее, он только довольно улыбался. Зато «зимнее пальто» даже взвизгивал от восторга. Так продолжалось довольно долго. По тому, как гости требовали очередных номеров, можно было понять, что репертуар «композитора» уже хорошо известен. Он вставал на четвереньки, лаял, мяукал, терся бородой о ковер, плакал и страшно, неестественно смеялся.

— Ты понимаешь, Слава, что здесь происходит?! — Мне хотелось немедленно уйти из этого дома.

Слава, видимо, понял меня.

— Нехорошо сейчас уходить. Сидите.

И я досидел до конца. После представления еще с час молчали, обмениваясь односложными фразами. На душе было пакостно. Слышно было, как за дверью чавкал «композитор».

Наконец раис встал, и вслед за ним гости быстро разошлись. Хозяин гостеприимно предложил нам остаться у него ночевать, но мы вежливо отказались, сославшись на дела.

Через две недели мы возвращались через этот кишлак обратно. Он был почти пуст: горцы отправились выращивать в долине хлопок. Нам надо было оставить здесь ишаков, так как уборка ячменя еще не была закончена. В кишлаке оставалось лишь несколько семей, чтобы собрать и свезти вниз свой последний горный урожай. Бродя между брошенных кибиток, я услышал грустную песню. Пел сильный мужской голос. Мягкий баритон удивительно красивого тембра выводил замысловатую таджикскую мелодию. Я пошел на голос и увидел «композитора». Он сидел у дверей своего мрачного жилища и держал на коленях двоих детей. Увидев меня, человек замолк. Крохотная девочка со множеством косичек мелькнула своими босыми ножками и скрылась в темной пасти двери, а ее черноглазый братик испуганно прижался к отцу. «Композитор» нежно гладил его по головке и что-то спокойно говорил. У него были добрые и умные глаза.

Было это на Тянь-Шане. Мы возвращались после трудного восхождения и шли по бесконечному, покрытому снегом леднику. Скорее, брели, а не шли, брели, покачиваясь, спотыкаясь и молча перебирая в памяти подробности прошедшего дня. Тяжелый был день, срыв, травмы, смертельная опасность, которой едва удалось избежать. У одного из нас были сломаны ребра. И хотя он шел сам, нам приходилось поддерживать его, страховать при переходе ледовых трещин и помогать преодолевать ледовые нагромождения.

Наконец мы вышли на ровное место. Подняв голову и глянув вперед, я неожиданно увидел большое красное пятно на снегу и на нем совершенно красную птицу размером со скворца. Пятно занимало два или три десятка квадратных метров. Красный цвет был ярким, насыщенным, а птичка окрашена еще интенсивнее.

Через минуту мы все вчетвером стояли на красном снегу. Птичка улетела, но снег оставался красным. Нагнувшись, я взял горсточку его. Снег таял в моих пальцах, не окрашивая их.

Так впервые я встретился с красным вьюрком, удивительной, таинственной и, пожалуй, одной из самых редких птиц всей нашей фауны. Тогда я ничего не знал о ней, но встреча эта запомнилась — красная птица на красном снегу. Лишь через несколько лет я понял, что та встреча была моим первым маленьким зоологическим открытием: красный вьюрок не был известен на Тянь-Шане. К тому времени московские орнитологи могли судить об этой птице всего по двум экземплярам, добытым в Кашгарии. Обе птицы были самцами, а как выглядят самки и молодые, никто не знал, не говоря уже о гнездах, яйцах, птенцах или каких-либо сведениях по биологии этого вида. Птица называлась кашмирским красным вьюрком.

Единственная встреча еще не основание для того, чтобы «поселить» птицу на Тянь-Шане. Для этого необходимо иметь саму птицу. Вскоре я добыл ее, и тогда появилась статья «Красные вьюрки на Тянь-Шане». Первые две добытые птицы оказались самками. По окончании летнего альпинистского сезона я привез их в Зоологический музей МГУ, и мы с Рюриком Львовичем Бёме, Лео Суреновичем Степаняном и нашим старшим товарищем, орнитологом и писателем Евгением Павловичем Спангенбергом, принялись изучать их. Смотрели, вертели, ломали головы, но ничего не могли понять. Грудь и надхвостье у птиц золотисто-желтые, в то время как в единственном источнике, где говорилось об этих птицах, написанном в 1903 году Хартертом по гималайским материалам, ясно сказано, что самки красного вьюрка окрашены в серовато-бурый цвет.