Два пера горной индейки - страница 5

На третий день снегопада мы приплыли в Нюксеницу, то ли город, то ли поселок с несколькими новыми зданиями и со старинными домами в два этажа, где низ кирпичный, а верх деревянный. Такие дома стояли на Торговой улице, и в них раньше располагались лавки и лабазы. Довели лодку до пристани. Пристани, собственно, никакой не было, катер здесь тыкался носом в берег, и с него сдвигали мостки. Зато тут собралось много народа, провожали призывников. Гармошка, пьяные песни, ругань... А с катера снимают гроб и грузят его на прицеп трактора. Кудлатые парни в капроновых куртках запустили свои транзисторы и магнитофоны на полную мощь, стараясь, видимо, заглушить соперников и гармошку. Девушки в красных, зеленых и оранжевых куртках, в брюках и в резиновых сапогах громко смеялись и взвизгивали. Неожиданно в толпу провожающих ворвалась запряженная в сани лошадь, которой в бессознательном состоянии правила растерзанная женщина. Кто-то падает под лошадь, кого-то тянут за рукав в сторону, крик, ругательства, угрозы... И все это под неперестающим дождем со снегом и по колено в грязи.

Узнав с трудом, что катер на Великий Устюг уходит на следующий день в пять утра, мы повели лодку к окраине поселка. Надо было искать ночлег, сушиться, отдыхать.

Постучали в один дом.

— Хозяина нет, не могу без хозяина.

Зашли в другой.

— Тесно у нас, негде, — и захлопнули дверь.

— Ничего не знаем, не знаем ничего, — сказали в третьем.

Для нас это было неожиданным. Жители северных деревень удивительно приветливы и гостеприимны. В пустующих деревнях нас всегда принимали ласково, душевно, кормили чем бог послал и укладывали спать в горнице. Большая река — прохожее место, и люди здесь другие.

Моросил дождь, тяжелели наши кожаные куртки, мокли вытащенные из байдарки вещи.

— Бабушка, чья это баня? — спросил я у проходившей мимо старушки.

— Моя баня, а что тебе?

— Вещи бы нам сложить да переночевать.

— Не знаю я... — протянула старушка.

— Утром мы на катере уедем в Устюг. Мы заплатим. И уберем за собой, вы не беспокойтесь.

Старушка ушла, ничего не сказав, а мы приняли ее молчание за согласие.

Но как только мы закончили переносить в баню наш груз, на пороге ее появилась разъяренная женщина лет тридцати. Уперев руки в обширные бока, она принялась кричать на всю улицу, стараясь, видимо, больше для выглядывающих из дверей и из-за плетней жителей:

— Вы что тут хозяйничаете?! Кто вам разрешил?! Убирайтесь сей секунд! Ишь что придумали! Их в дом не пустили, так они в баню лезут!

— Куда же нам деваться? — сдержанно и даже просительно сказал Сергей. — Ведь дождь, а мы и так мокрые...

— А мне какое дело! — еще пуще завопила баба. — Много тут всяких ходит. Если не уберетесь сей же секунд, мужиков позову, они вас научат. Что придумали! В чужую баню, как в свою! Проходимцы! Разбойники, фулюганы!

— Мы спросили разрешения у бабушки, — сказал я. — Она не возражала.

Но старушка, видимо, предала нас.

— Никто вам не разрешал, врете все, сами влезли! — понесла дальше толстуха. — Шпана, фулюганы, алкоголики!

Для мокрых, замерзших и усталых людей этого было вполне достаточно.

— Заткнись! — проговорил я, сдерживаясь, чтобы не сказать большего. — Сейчас уйдем, соберем вещи и уйдем. — И Сергею: — Придется ставить палатку.

Не переставая кричать, баба удалилась, а мы стали вновь запихивать в мешки и рюкзаки разложенные было на полу бани вещи.

К нам подошла другая старушка, маленькая и седенькая. Она принялась быстро-быстро что-то говорить. С трудом мы поняли, что она приглашает нас к себе, что сейчас она затопит печь, согреет чай и что у нее есть белый хлеб и сахар.

— Вот спасибо, бабушка! Сейчас придем, — обрадовался Сергей. — Где ваш дом?

Старушка опять залопотала.

— Так, домик в два окошечка, — переводил Сережа, — один такой на улице. Направо, сразу направо.

— Найдем, бабушка. Спасибо! — сказал я.

Собрав рюкзаки, мы прошли всю улицу, но домика в два окошечка не нашли.

— Напутала что-то бабка, — обозлился Сергей. — Мне кажется, она немного того... — И он постучал себя по лбу.

— Не без этого, но она для нас печь топит и чай греет.

Спросили у мальчишек, стоявших поодаль и наблюдавших с момента нашего прихода за всеми нашими действиями. Толсторожий подросток самодовольно захихикал и сказал: