Два Яна - страница 5

— Я верю, Тыль, что вами руководят наилучшие, как у всех нас, чувства к господину полковому командиру. Но выражаете вы их, если мягко сказать, неуклюже. И вообще я советовал бы вам больше держать язык за зубами. Иначе мне придется дать вам два-три дежурства не в очередь.

— Если б дежурство на кухню, я бы не возражал, — с ужимкой ответил Тыль. — С тех пор как я покрываю себя бранной славой на войне, моей самой высокой мечтой стало чистить картофель, не взыскивайте с меня за правдивое слово, господин лейтенант. Я надеюсь, к слову сказать, что кто-нибудь там, в деревне, чистит для нас картофель? Говоря между нами, я предпочел бы лечь на эти гвозди (он потрогал ногой огарки стеблей) не на пустой желудок.

— Костров не приказано разводить, ужин привезут из деревни, — сказал лейтенант и повернулся, чтобы идти.

Любор заступил дорогу.

— Прошу прощения, но… разрешите спросить, почему, собственно, нас вышибли из деревни? Признаться, эти избы были чрезвычайно аппетитны на вид. Полагаю, что и вы предпочли бы ночевать не на мокрой земле, накрывшись дождевой тучей?

Лейтенант поколебался секунду.

— В избах обнаружены были листовки, — сказал он вполголоса. — Большевистские листовки на нашем, чешском языке.

— Листовки?! Так надо было убрать их, а не нас… если уж они так не по вкусу командованию.

Лейтенант усмехнулся.

— Ну, в этом вопросе я на стороне командования. Раз листовки есть, их не изымешь никаким способом: они, как живые, лезут из всех щелей. Только здесь, в поле, вы можете считать себя в безопасности от заразы.

Любор посторонился.

— Самый последний вопрос, господин лейтенант. О чем листовка?

— Вы забываетесь, Тыль! — вспыхнул офицер. — На этот раз можете считать за собой обещанные два дежурства. Вы желаете, чтобы я излагал вам большевистские идеи?! Это наглость! Одно дело — быть добрым чехом, а другое…

— Простите, — смиренно сказал Любор. — Но я именно и спрашиваю, как добрый чех, который не имеет и не хочет иметь ничего общего с красными.

— В таком случае, тебе незачем и интересоваться их листовками. — Лейтенант глубже засунул руки в обшлага и договорил под нос, словно для себя одного: — Я тоже не читал их, я знаю только заглавие.

— «Помни о Танненберге!» — сказал Ян.

Лейтенант обернулся к нему резким рывком и протянул руку.

— У вас есть эта листовка? Отдайте сию же минуту!

— Виноват, господин лейтенант… — пробормотал Ян. — У меня ничего нет, даю честное слово. Я просто догадался… Я, как все, вероятно, прочел надпись на доме. И сказал так, догадкой.

— Подозрительная сообразительность, — покачивая головой, протянул лейтенант. — Не хочу быть зловещим пророком, но вы плохо кончите, ефрейтор Ян. Подумайте о себе и своей судьбе хорошенько.

Ян выпрямился и приложил руку к шлему. Он смотрел лейтенанту прямо в глаза: это можно, они оба «добрые чехи». Если бы он, Ян, был коммунистом, тогда, конечно, дело другое. Но такой, как он есть, простой, рядовой чех, как любой солдат его отделения, да и как сам лейтенант, зачем и что он станет скрывать?

— Я думаю. Хорошенько думаю, господин лейтенант.

Лейтенант, в свою очередь, прикоснулся пальцами к козырьку, но ничего не сказал. Только пожевал губами. И ушел в ночь.

Солдаты тотчас же окружили Яна.

— В самом деле, у тебя нет листовки? Никого же нет, давай!.. Нет? Окончательно? А что такое Танненберг, ты знаешь, по крайней мере?

— Кому и знать, как не мне, — угрюмо проговорил Ян и тронул странный, кривой зубчатый шрам на щеке. — Вот он — Танненберг. Это был бой…

— Ты участвовал? В прошлую войну? Но ты же на ней не был. Как же ты…

— Бой был пятьсот лет назад, бычья голова. Не я, а прадед моего деда или еще старше, пращур, одним словом, тот действительно дрался при Танненберге.

— Пращур? А твоя щека при чем?

— При том, что пращур мой принес с того боя рыцарскую стальную перчатку: при Танненберге чехи с другими славянами — русскими, поляками, литовцами — били немецких рыцарей.

— Вот оно что!

— Верно или нет, но в семье нашей предание, будто это перчатка самого великого магистра, главнокомандующего, так сказать, рыцарей: пращур приколол его.