Двадцать дней на борту корабля "Очарование" - страница 30

— Зачем ты это сделал?

— Этот интеллигентик подумает, что щука перекусила. Вот будет смехота! — Трошка опять начал кривляться и прыгать.

Я смотрел на него и ничего не мог понять. В голове была какая-то путаница. Захотелось скорее уйти от этого мальчика. Я позвал Орлана и пошёл к своей модели.

— Эх ты, хлюпик, бледный вид на тонких ножках! — крикнул он зло мне вдогонку.

Я повернулся, но не отвечал. Трошка аж весь побагровел, мне даже показалось, что он может лопнуть от возмущения. Я глубоко перевёл дух, чтобы не сказать ему больше ни слова, и пошёл дальше.

После этой стычки мы два дня не смотрели друг на друга, а на третий он первый подошёл ко мне.

— Что, не клюёт?

— Нет, клюёт, только плохо,^>1— ответил я сквозь зубы.

— Ты всё дуешься? Брось! Хочешь, я тебе что-то покажу? — спросил Трошка и подмигнул нормальным глазом. — Смотри!

Я смотрел на серенького, ещё плохо оперившегося птенчика, который в страхе пытался укусить своим нежным жёлтым клювиком грубую руку Трошки.

— Тоже мне — защищается!

— Ты где его взял?

— Из гнезда вытащил, здесь недалеко.

— Ну-ка покажи!

Трошке хотелось со мной помириться, и поэтому он сразу отдал мне птенчика. Я осторожно его взял и посадил на траву рядом с Орланом.

— Что ты делаешь? Он же убежит, и не поймаешь! — заволновался Трошка и кинулся было за птенцом. Но пёс зарычал и показал ему все свои белые, крепкие зубы.

— Собака и та знает, что нельзя обижать слабого, а ты? А вот если бы тебя так?

— Меня? — Трошка вдруг весь сжался. Лицо сразу посерело, нормальный глаз прищурился, а косой, наоборот, широко открылся, остекленел и смотрел вбок в одну какую-то точку.

— Пойдём отнесём его в гнездо. — Я легко поймал ещё совсем не умеющего летать птенца и пошёл вперёд, на всякий случай держа Орлана рядом.

Гнёздышко было свито на низкой раките. Я свободно до него дотянулся и заглянул. Там сидел ещё один птенчик, и этот, которого я посадил, сразу забился под его брюшко. Две серенькие птички — отец и мать — с писком носились над нашими головами, готовые броситься в бой и погибнуть.

Трошка следил за мной. Вначале он улыбался насмешливо, а потом его улыбка стала жалостливой.

— Ты, наверное, совсем не такой, каким рисуешься, ты просто, как в спектакле, играешь роль злого человека.

— А я и на самом деле злой.

— Неправда, ты хороший!

— Может, и хороший.

— Так зачем же ты тогда так спокойно делаешь всякие жестокости?

— А что же, по-твоему, надо волноваться? — спросил Трошка. — А в общем, брось канитель разводить!

Мы долго молчали. Я почёсывал Орлана. Он любил, когда ему чесали за ушами и подбородок. Трошка смотрел куда-то за Днепр.

— Тебя били когда-нибудь?

— Кто?

— Родичи, конечно, — сказал Трошка и передёрнул плечами.

— Нет, — ответил я, удивлённый таким вопросом.

— Вот собакам, чтобы они были злыми, отрезают уши. Злость развивают. Потом такая собака всех подряд рвёт. Вот и я… Я на весь мир злой!

Трошка бросился бежать.

— Подожди, куда ты? — кричал я и, спотыкаясь, бежал за Трошкой. — Хочешь, покажу тебе модель?

Трошка остановился.

— Она там, за кустами. Идём!

Мы пошли. По правде сказать, я начал бояться, что Трошка может разломать модель, и у меня появилась мысль, что зря я затеял этот осмотр. Но Трошка повёл себя как-то странно. Присел на корточки и внимательно стал рассматривать всё, что мы построили.

— Тут ещё не показан водный путь из Киева в Париж, Он будет называться «Водный путь Восток — Запад».

Трошка просидел у модели до самой ночи. Всё подправлял берега рек, каналов, водохранилищ, морей. А утром следующего дня Трошку увёз отец куда-то рыбачить. А бабушка Наташа совершенно неожиданно взяла и уплыла на катере в Киев проведать квартиру. Всё хозяйство взвалилось сразу на мои плечи. Теперь я самостоятельно готовил завтраки, обеды, ужины, чистил закопчённую на костре посуду, стелил постели и только в свободное время ходил ловить рыбу.

Уже три дня прошли в тяжком труде. Я даже похудел, а бабушка Наташа всё не возвращалась. Раньше она мне часто говорила, что у меня врождённый иммунитет к заинтересованности в работе, что я совсем невосприимчив. И теперь, задав мне хорошую дозу работёнки, живёт там, в Киеве, и, наверное, радуется, что прививает мне любовь к труду. Интересно, надолго ли хватит у неё выдержки?