Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - страница 35

Между тем один из помощников Челокаева – телавский князь Русиев не захотел больше служить, и на его место был представлен я; утверждение не замедлило, и таким образом я от чисто канцелярской роли совсем избавился и стал принимать участие в административной деятельности уже по прямой своей обязанности.

Зима 1846–1847 годов прошла главнейшим образом в вырубке широкой просеки. Князь Челокаев приезжал, оставался несколько дней в какой-нибудь соседней деревне, привозил несколько человек князей с собой – обеды и ужины происходили в обычной, уже рассказанной мной форме, затем уезжал к себе в Матаны; я же большую часть зимы проводил в балаганах между рабочими, которых нужно было всеми возможными способами удерживать, а то не успеешь отвернуться, уже половина исчезла; и без того много времени терялось в разбирательстве жалоб: неправильно-де его на работу выслали, следовало вот тому-то, то хлеб уже вышел, то руки у него болят и т. д. без конца; особенно пшавцы по своей страсти сутяжничать выводили меня из всякого терпения. Один за другим подходили они, прося выслушать, и начинались истории со времен грузинских царей об отнятом у него баране и требовании справедливого вознаграждения…

Так или иначе, работа подвигалась: целые дни раздавался стук топоров и треск валившихся вековых чинаров и осин, заготовлялись материалы для мостов и гатей, можно было надеяться к сроку окончить дорогу. Весной деятельно взялись за работу, отводили канавами болота, рыли спуски, рвали камни; чем далее к Тифлису по равнине, тем дело становилось легче, и к концу августа все 75 верст были отделаны на славу, о чем тотчас и донесли начальству.

В последнее время Челокаев что-то все слегка похварывал, почти не выезжал из своего дома, и не только дороги, но и вообще большая часть дел округа, разбирательство бесчисленного множества жалоб жителей, переписка и несколько следствий по более важным преступлениям лежали на мне. Жара стояла ужасная, дождей не видали уже месяца два-три, в Грузии свирепствовала холера, саранча истребляла всю растительность, и без того спаленную зноем; картина в низменной долине Арагвы, где я тогда торопился оканчивать дорогу, была весьма печальная, и я был очень рад, что отделался тогда лишь несколькими днями горячечного состояния, по случаю которого я, однако, должен был доехать на арбе до ближайшего городка Душета и пролежать там в военном госпитале, но как только я почувствовал себя в силах стать на ноги, я поспешил выехать в горы, где воздух в несколько дней восстановил меня.

В это время я первый раз присутствовал на нескольких почти языческих празднествах в Пшавии, к которым стекается много народа из Грузии, невзирая на то что все эти люди считают себя христианами православного исповедания. Ту т происходят и жертвоприношения, и предсказания кликуш, и разные странные церемонии, торжественно совершаемые деканози, то есть их доморощенными священниками, и прочее, что будет описано подробно ниже.

Получив известие, что князь Челокаев очень тяжело болен, я поспешил в Матаны и застал его уже в беспамятстве; через сутки он умер, как объясняли бывшие тут два доктора, от воспаления в кишках, благодаря собственной неосторожности, ибо вместо того, чтобы соблюдать строгую диету, как ему при первых днях нездоровья предписали доктора, он продолжал свой образ жизни и незадолго перед тем еще угостился не в меру свежей осетриной, что имело последствием воспаление.

Как помощник и старший при нем я вступил в управление округом и донес о смерти Челокаева начальству. Что казенные денежные дела при покойнике были в совершенном беспорядке, я очень хорошо знал, но так как суммы, поступавшие в округ, были весьма незначительны, ограничиваясь почти исключительно деньгами, следуемыми по штату окружного управления на жалованье служащим, то я и не подумал доносить об этом в полной уверенности, что вдова, поуспокоившись, вникнет в это и без сомнения удовлетворит, кого будет следовать. Но я ошибся, и горько пришлось мне каяться в своей опрометчивости, в юношеской, так сказать, наивности, с которой я отнесся к делу, связанному с казенными, хотя и небольшими (около 2000 рублей) деньгами. У нас ведь так было искони: дело не в том – украдены, размотаны ли казенные деньги, а чтобы все было сделано по форме, с запиской в шнуровые книги и прочим. А не соблюдена форма, то хотя бы и денег никто не украл, все равно скверно, следствие нарядят и вообще выкажут чрезвычайный задор к законности…