Двадцать веселых рассказов и один грустный - страница 10

Однажды ночью, в Удине, это, возможно, спасло мне жизнь. Я говорю «возможно», поскольку, если напишу с полной уверенностью, то буду должен ему по гроб жизни, а он непременно этим воспользуется. Не стоит его слишком уж баловать.

В общем, в тот раз я дал ему пятьдесят евро для пополнения счета.

От моей берлоги до бара «Джулия» нет и тридцати метров. Поскольку идти недолго, Ичо скоро вернулся, но выглядел несколько подавленным, почёсывая башку и глядя в пол.

– Я должен тебе кое-что сказать, – пробормотал он.

– Ну же, что там случилось?

– Прости.

– Простить за что?

– Я задумался и ошибся, дал свой ​​номер вместо твоего.

Короче, он пополнил счёт своего мобильника, а не моего. Вот он, классический метод Протти. Но есть и другие.

Например, некоторое время назад он пришёл в бар «Звезда» в рваных, словно хохочущих во всё горло ботинках. Я удивлённо спросил:

– Ичо! Чёрт, у тебя что, не приличной обуви?

– Нет, – отвечал он смиренно, но без тени печали.

– Пойдём-ка в мою берлогу, – проворчал я.

Добравшись до заваленной всяким хламом дыры, помпезно называвшейся студией, я достал из клюва деревянной совы-копилки двести евро и отдал их ему.

– Иди и купи себе пару нормальных туфель.

– Спасибо, – отвечал он.

(У Ичо есть, как минимум, редкий дар говорить «спасибо».)

На следующий день он появляется в новёхоньких коричневых мокасинах.

– Стоят прилично, – говорит, – но я верну тебе сдачу.

– Не надо никакой сдачи, оставь себе, купи лучше выпивки.

Прошло несколько месяцев.

(Ичо ужасно невезучий, иначе он не очутился бы на улице, точнее, даже ниже – в сточной канаве.)

Сидим мы, значит, после обеда в баре «Звезда», попиваем кофе. Входит чувак чуть за сорок, высокий, одет хорошо – типичный такой мужчина в добром здравии и на хорошем месте. Завидев у стойки Ичо, тепло его приветствует. Потом опускает взгляд на туфли и восклицает:

– Блин! Сидят отлично, выглядят идеально! То, что надо! А как остальное? Подошло?

Я гляжу на Ичо. Тот жестом показывает чуваку, чтобы заткнулся, но уже слишком поздно.

– Ну-ка, ну-ка? – вмешиваюсь я, обращаясь к этому типу. – Что там за дела с туфлями?

И в конце концов мне удалось вытянуть из них правду. Новоприбывший, дальний родственник Ичо, живущий на озере Браччано[3], из жалости к ближнему пару месяцев назад привёз тому кое-какой одежды, в том числе новенькие мокасины. Почуяв выгоду, Ичо купил у нашего общего друга Сильвио драные ботинки и разыграл спектакль. Поняв, что дельце раскрылось, он больше не проронил ни слова. Впрочем, я тоже вопросов не задавал, даже не спросил, куда он дел деньги.

Следующий обман оказался ещё более грязным.

После финансового краха Ичо некоторое время работал пастухом. Прознав об этом, одна дама из Порденоне попросила его поухаживать за пони её дочери, которая уехала учиться в Лондон. В течение года о нём нужно было заботиться, а в городе трудно найти конюшню, сено и инвентарь, подходящий для выполнения этой задачи.

Убеждённый существенным задатком и твёрдыми гарантиями зарплаты, Ичо с радостью согласился. Десять месяцев подряд двадцать седьмого числа, подобно любому уважающему себя работнику, он отправлялся в Порденоне и получал от дамы деньги на содержание лошадки.

Проблема возникла, когда дама решила навестить пони: оказывается, Ичо продал его паре туристов уже через неделю после получения. Небеса разверзлись! Посыпались угрозы судебных исков, мести, составлялись списки обид... Но этим дело и кончилось, поскольку ничем иным кончиться не могло. Ичо же нищий: что с него возьмёшь, кроме пустой комнаты, плиты, кровати и мокасин римского родственника?

Как-то мне надо было съездить в Удине, чтобы прочитать лекцию о возвращении человека к земле – не в смысле смерти, а в смысле фермерства. Поехали, как обычно, вдвоём с Ичо: Санчо Панса и Дон Кихот, Бим и Бом или, точнее, водитель и пассажир. На время передвижения по родным просторам я прикупил Telepass, чтобы облегчить путешествие и не терять времени даром на въездах и съездах со скоростных шоссе. Разумеется, устройство было у Ичо, поскольку и машину вёл именно он: мои-то права пожизненно просрочены.