Двадцатое июля - страница 5
– Что ж, – Гиммлер тоже поднялся. – Может вы и правы. Согласен. Мы не станем привлекать Мюллера. Пока не станем. Однако, Вальтер, если только возникнет необходимость в его людях, и в нём самом, то привлечём. И безо всяких разговоров.
– Фамилия, имя, отчество?
– Курков Александр Петрович.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот восьмой.
– Место рождения?
– Хутор Михайловский Нежинского района Черниговской области.
– Отец?
– Курков Пётр Славович. Учитель церковно – приходской школы. Скончался в одна тысяча девятьсот семнадцатом году.
– Мать?
– Куркова Ульяна Ивановна, домохозяйка. Умерла через два года после отца.
– Образование?
– Семь классов.
– Семейное положение?
– Холост.
Следователь прихлопнул ладонью муху, и брезгливо стряхнул её на пол:
– Чем занимались до войны?
– Работал по хозяйственной части. На складе.
– Каком складе?
– Склад исподнего белья, прошу прощения за подробности. При Васильковском управлении райторга.
– Значит, воровали?
– Никак нет. Работал честно, за что был награждён почётной грамотой.
– А я говорю воровал… Почему оказался в городе?
– Получил тяжёлое ранение. Лежал в госпитале. Вот документ перед вами. Отпуск.
– К какой партии принадлежите?
– Беспартийный.
– Имя жены?
– Холост.
– Год вступления в партию?
– Беспартийный.
– Воинская специальность?
– Пехота. Пулемётный расчёт.
– Любимая еда?
– Борщ.
– Украинский?
– А что, есть казахский борщ?
– Вопросы задаю я. Отец посещал церковь?
– Да.
– В каком госпитале проходили лечение?
– Эшелон А-47.
– В каком полку проходили службу…
Курков устало отвечал на вопросы. Допросы шли, каждый день по пять – шесть часов. Если делал ошибку в ответе, ставились дополнительные два часа. Потом тридцать минут на обед, двадцатиминутный отдых, и к стенду. Стрельба из различных видов оружия. Автомат, пистолет, наган, бердан, самострел.… Потом метание ножей, топоров, вилок. Борьба, бокс….
Утром снова:
– Фамилия, имя, отчество…
– Курков Александр Петрович….
– Курков, о чём задумались? – офицер положил на стол пачку сигарет, зажигалку. Встал, потянулся.
– О превратности жизни.
– В смысле?
– В том смысле, что я еле сбежал из Совдепии, а теперь усиленно готовлюсь туда вернуться.
– Боитесь?
– Нет. Какая разница, где подыхать.
– С такими настроениями вас могут не пустить на задание.
– Значит, дольше проживу.
Офицер прикурил, глубоко втянул в себя дым и тугой струёй выпустил его через ноздри. Курков усмехнулся:
– Вы курите прямо как у нас.
– А что я ещё делаю, как у вас?
– Многое. Вот только в вопросах допускаете некоторые ошибки.
– Например.
– Вы спросили, к какой партии я принадлежу. Так там не говорят. У нас бы просто сказали: партийность.
– Учту. Кстати, почему вы решили, что вас отправят назад в совдепию?
– А куда меня ещё могут послать?
– Логично. Хорошо, предположим, вы вернулись в Россию. Что вас там ожидает, в случае ареста?
Русский усмехнулся:
– В лучшем случае – тюрьма. Но этого не будет. Если бы поймали за прошлые дела, то один разговор. А так, я понимаю, меня готовят к диверсионной деятельности, а за это везде «вышка».
– Вы имели в виду расстрел?
– Почему только расстрел. Петля. Удавка в руке сокамерника. Да просто сапогами забьют.
Инструктор затушил окурок:
– В чём-то вы правы. Там, – офицер неопределённо махнул рукой, – всё будет зависеть только от вас. А уж выживать, как я понял, вы умеете. Курков, я с вами работаю три месяца. И сегодня вы впервые, как это у вас говорят, завыли…
– Заскулил.
– Верно. – следователь протянул курево «арестованному». – Неужели есть отличие?
– Воют от отчаяния. Скулят от бессилия.
– Курков, вы и бессилие – понятия несовместимые.
– Сам себе удивляюсь. – подследственный кивнул на стакан и графин с водой, – Позволите?
Обер – лейтенант жестом дал разрешение.
Курков тяжело поднялся, подошёл к столу, налил в стакан воду, выпил и произнёс:
– Будь вы сейчас настоящим следователем, господин обер – лейтенант, лежать бы вам на полу с проломленным черепом.
– Считайте, что прошли ещё один тест. – обер – лейтенант Грейфе прищёлкнул пальцами правой руки, – А вы понравились нашему шефу.
– Которому из них. За последние месяцы меня столько человек рассматривало, что я сам себе стал напоминать обезьяну в зоопарке.