Дважды первый - страница 13

стр.

От этих мыслей его отвлек снег. Внутри гондолы, медленно кружась и сверкая, стал вдруг падать рой серебристых снежинок. Иней, осевший на вогнутых стенах, когда гондола сильно остыла, теперь падал в виде снега. Значит, солнце согрело гондолу.

Еще перед стартом Пиккар обстоятельно продумал, как сделать температуру в кабине ФНРС постоянной. Мотор должен в нужное время придать гондоле вращение, и тогда к солнцу можно будет повернуть бок, окрашенный черной краской. Если же в кабине станет жарко, надо включить мотор и повернуть гондолу белым боком к солнцу. Но аккумулятор непонятно почему разрядился, и мотор оказался теперь бесполезен.

— Как дела, Пауль? — спросил Пиккар. — Тебе много делать еще?

— У меня все. Я кончил, — ответил Кипфер и пожал плечами. Оба прекрасно знали, что из-за быстрого подъема им не удалось сделать почти никаких измерений. Пиккар все время возился с щелью, а Кипфер расставлял и приводил в порядок приборы.

— Тогда опускаемся. — Пиккар стал тянуть за веревку, чтобы приоткрыть маневровый клапан, но она совершенно по непонятным причинам не поддавалась. Еще не понимая, что с ней могло приключиться, профессор дернул сильнее — и вновь безуспешно. Как бы то ни было, он понял: клапан ему не открыть. А это означает только одно: они не могут спуститься.

— Клапан бездействует, Пауль, — сказал Пиккар, повернув голову к Кипферу. Но тот и сам все прекрасно видел.

Они понимали, что к вечеру, когда солнце сядет, газ охладится, займет меньший объем, стратостат начнет опускаться. Но вот в чем вопрос, хватит ли им до этого времени кислорода? И не унесет ли ветер беспомощный шар в Адриатику?

Пиккар взглянул на приборы и увидел, что давление в гондоле медленно падает. Все-таки воздух выходит. Опустившись на колени, он снова замазал отверстие зонда. Потом, приникнув к иллюминатору, Пиккар пытался разглядеть, что случилось с веревкой. Это ему не удалось: слишком тесный обзор открывает иллюминатор. Тогда Пиккар постарался открыть клапан, натянув веревку лебедкой. Веревка, однако, не захватывалась на барабан, она перескакивала с одного желоба на другой, а вскоре и вовсе оборвалась…

Теперь стратостат неуправляем. Остается одно: ждать, когда сядет солнце.

…Пиккар и Кипфер молчали. Было очень тихо. Если не думать о том, на какой они высоте, может показаться, что гондола лежит на земле, где-нибудь в поле, на мягкой траве.

Пиккар сидел прямо, стараясь не прикоснуться спиной к холодной стенке гондолы, искрящейся инеем в электрическом свете. Он хотел собраться с мыслями и все хорошенько обдумать. «Так… — проносилось в его голове. — Наше положение, по-видимому, очень серьезно. Нам угрожает много опасностей. Возможно, что полет продлится и после полудня. Если гондола потеряет свою герметичность, мы задохнемся. Все зависит от ветра, спустимся ли мы вечером на Адриатике или на суше. Если веревка останется перепутанной, как и теперь, она будет слишком короткой при спуске, когда аэростат вытягивается. Она натянется и откроет тогда клапан и оставит его открытым. Газ выйдет весь, но это еще не обязательно приведет к катастрофе, потому что аэростат должен принять форму парашюта. На худой конец, у нас с Паулем тоже есть свои парашюты. Как бы то ни было, ясно, что с открытым клапаном у нас не может быть благополучной посадки…»

Больше всего его беспокоил ветер. Сейчас он был слабым, ленивым, но Пиккар знал, что в стратосфере ветры нередко достигают огромной скорости. Приборы показывали: шар несло прямо к морю. Впрочем, можно было считать, что ветер их пока пощадил.

«А в общем-то это даже и хорошо, — неожиданно для себя подумал Пиккар. — Теперь можно спокойно сидеть и ни о чем не заботиться. Мы сделали все, что могли. В каждой ситуации, даже самой дурной, всегда есть что-нибудь положительное. Вот нам сейчас совершенно не нужно принимать какие-либо решения. Надо просто довериться ветру и шару».

Но вот обнаружена еще одна неприятность. Как будто их мало было в этом полете! Они не заметили, когда разбился большой ртутный барометр. Вполне возможно, что это случилось, когда они возились с веревкой возле лебедки. Не так было жалко барометр — бог с ним, еще есть, но из него на пол вытекла ртуть. Она могла очень быстро разъесть алюминий. Последствия, мягко говоря, обещали быть весьма нежелательными.