Две книги о войне - страница 14

Первые пленные

Июль 1941 года.

Север Карелии. Деревня Ван-озеро. Где-то в пяти километрах проходит фронт. Слышна артиллерийская канонада.

В просторной избе размещается полковая столовая. Кормят пока еще как в мирное время: щи с мясом, котлеты, компот.

Столовая полна народу; многие командиры стоят, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Вдруг в избу приводят человек десять пленных, на­крывают один из столов чистой скатертью и усажива­ют их обедать. Пленные — здоровые, краснощекие солдаты. Взяли их в плен в бою, несколько часов тому назад, и, перед тем как отправить в штаб 7-й Отдель­ной армии в Петрозаводск, решили накормить на до­рогу.

Разве их нельзя было накормить в другом ме­сте? — спрашиваю я у лейтенанта, сопровождающего пленных.

Да ведь в другом месте хуже, и компота нет, —« не без укора глядя мне в глаза, отвечает лейтенант. — Они, говорят, рабочие ребята, лесорубы..,

Чик-озеро

Вот уже четвертый день, как мы из Алеховщины пробираемся в район боевых действий где-то за Чик- озером.

За Винницей сворачиваем на лесную дорогу, кото­рая ведет прямо на Чик-озеро. Тут, говорят, недалеко, километров восемь.

Но эти восемь километров мы преодолеваем больше восьми часов. Дорога на Чик-озеро — самая страшная из всех виденных мною когда-либо. Край здесь боло­тистый, к тому же недавно прошли обильные апрель­ские дожди, и дорогу совсем развезло. В одном месте мы видим тонущую лошадь, а рядом беспомощных солдат-обозников, стоящих чуть не по пояс в грязи с жердями в руках. Оказывается, они свернули с осто­чертевшей дороги, хотели проехать стороной, и лошадь попала в болотное «окно». Отчаявшись спасти ее, обо­зники с немалым трудом выбираются на узкую полос­ку относительной тверди, а лошадь все больше и боль­ше засасывает. Вскоре она на наших глазах исчезает в грязной воде.

Перепрыгивая с кочки на кочку, то и дело шлепа­ясь в грязь, мы к вечеру все же выбираемся на берег Чик-озера.

Окружает озеро заболоченный лес. Деревья стоят, как могильные кресты, — черные, мертвые, без лист­вы и веток. Озеро тоже черное, мертвое. Вода зловеще поблескивает, покрытая у берега белой пенкой.

А там, дальше, за озером, на холмах, на фоне оран­жевого закатного неба, стоят заброшенные хутора: безлюдные, с распахнутыми дверьми, с воющими оди­чалыми собаками.

Мы обходим озеро и оказываемся в небольшой де­ревеньке. Навстречу нам попадается сгорбленная ста­руха, похожая на ягуара. Одета она в невообразимое платье, сшитое из маскировочного халата: зеленое по­ле с черными пятнами. Халат; видимо, ей подарили наши разведчики.

— Бабка, сколько фрицев убила? — спрашивает Саша Огарков.

Старуха смеется беззубым ртом, говорит:

— Сотнягу, ребятушки, а то и поболе. Кто их счи­тал, нехристей.

И скрывается в риге, окруженная стаей сбежав­шихся собак.

Голодные, готовые свалиться с ног от усталости, мы все же находим в себе силы, идем дальше, не останав­ливаясь в этой мрачной деревеньке.

И через тысячу лет не забудешь дорогу на Чик-озе- ро, само Чик-озеро, деревеньку того же названия — Чик-озеро,

Идет мелкий осенний дождичек

Мелкий осенний дождичек. Накрывшись с головой плащ-палаткой, я еду в один из дальних свирских полков. Конь мой, тощий, жалкий, осторожно переби­рает ногами, и от мерного перестука копыт меня кло­нит ко сну.

Помогает этому и однообразная дорога. Вот уж два­дцать километров все одна и та же гать, сосны, колю­чая проволока, протянутая в одну нитку по обеим сто­ронам, фанерные щитки с надписью: «Внимание, ми­ны!»

Если я и не засыпаю, то только потому, что впере­ди, в ста метрах, едет телега. В ней, лицом ко мне, си­дят два солдата. Они курят, и синий махорочный дым все время струится над ними. Говорят они о чем-то ве­селом и то и дело раскатисто хохочут.

Я завидую сидящим в телеге, хотя телега у них та­рахтит немилосердно. Им все же удобнее ехать, чем мне на тощей, дрожащей кляче.

Нудный дождичек идет не переставая, и меня вско­ре начинает знобить. Сидящим же в телеге — все ни­почем. Им весело, они что-то поочередно рассказывают друг другу, и все хохочут, хохочут.

Но солдатам, видимо, все же надоедает тарахтенье телеги на гати, они вскоре сворачивают с лесного трак­та и, переехав запретную проволоку, низко свисающую над землей, едут проселочной дорогой. Телега их скры­вается за деревьями.