Две королевы - страница 42

У нее самой не было поэтического дара. До нас дошло лишь несколько ее стихотворений, хотя во время длительного заточения в Англии она пыталась писать сонеты на французском и итальянском. После суда над ней и казни было написано множество стихов в ее честь, – и некоторые приписаны ее перу. И тем не менее явной подделкой являются строки, которые она якобы сочинила по пути в Шотландию:

Эти строки, впервые появившиеся в «Антологии французской поэзии» в 1765 г., принадлежали не Марии, а французскому журналисту XVIII в., жаждавшему опубликовать сенсацию. Если юная королева и внесла существенный вклад во французскую поэзию, то в качестве покровителя, а не автора.

С просьбой о покровительстве Ронсар обратился в 1556 г., когда кружок близких ему поэтов начал называть себя Плеядой. Поначалу Ронсар хотел привлечь внимание де Гизов – дядей Марии, но, потерпев неудачу, обратился к ней напрямую. К тому времени прошел почти год после речи Марии в Лувре; ей было почти четырнадцать. Ронсар сравнил ее с римской богиней утренней зари, «прекрасной, и даже более прекрасной и очаровательной, чем Аврора». Его поэма «Ваше Величество» (A La Royne d’Écosse) была личным и политическим панегириком. Он предложил свои услуги «Вам, Вашему народу и Вашей короне».

Мария согласилась быть покровителем Ронсара и впоследствии помогла опубликовать первое издание его стихов. В ответ он и его последователи никогда не покидали ее, проявляя сочувствие, отправляя ей стихи, оказывая эмоциональную поддержку, в которой она так нуждалась в самые тяжелые и тревожные моменты своей жизни. Поэты Плеяды поддерживали монархию во время политического и религиозного кризиса, обрушившегося на Францию в эпоху религиозных войн. Они хранили верность Марии и считали своим долгом защищать ее репутацию. Правда, нельзя не признать, что Ронсар подстраховывался и посвящал стихи и Елизавете I – льстил ей, утверждая, что красотой она не уступает Марии. Но если не обращать внимания на мелкие «промахи», в целом поэты Плеяды вели себя достойно, и Мария любила их до конца жизни.

Несмотря на относительно скромный поэтический дар, любовь Марии к поэзии многое говорит о ней. Она обладала богатым воображением, была романтичной и склонной к серьезным размышлениям. Кроме того, в идиоматическом и культурном плане она стала настоящей француженкой, воспринимающей французский язык, его структуру и ассоциации точно так же, как любой уроженец страны.

Мария теперь не просто свободно владела французским: изменилась, а возможно, и полностью преобразовалась ее личность. Вкусы и занятия юной королевы были сосредоточены на музыке, танцах и вышивке, которым посвящали свободное время аристократки Европы, но ее предпочтения отличались от того, что доставило бы удовольствие уроженке Шотландии. Ее вкус также резко отличался от вкуса матери, хотя та родилась во Франции, – Мария следовала не только французскому, но и итальянскому стилю, отражающему моду при дворе Генриха II, увлекавшегося культурными тенденциями Флоренции, Милана и Мантуи. В пении и танцах Мария предпочитала стили, пришедшие из Мантуи и Милана, а в вышивке ей нравились роскошь Флоренции и Венеции.

Голос у нее был не слишком сильный, но чистый, и ее учили, подобно мантуанским певцам, изменять тембр соответственно тексту, акустике помещения или звучанию музыкальных инструментов. Иногда Мария пела, аккомпанируя себе на лютне. Она также играла на клавикордах и арфе.

Как музыкант Мария ничем особенным не выделялась, а вот к танцам у нее был настоящий талант. Достаточно ловкая, чтобы освоить сложные фигуры самых новых и самых модных танцев, она обладала чувством ритма и всегда выглядела грациозной. Рассказывали, что с помощью простых жестов она умела выразить чувства, соответствующие музыке.

Генрих II сразу же распознал танцевальный талант Марии, – как и ее блестящие актерские способности. Он постарался найти для Марии и дофина подходящего учителя танцев; юная королева и Франциск регулярно упражнялись вместе в преддверии балов, которыми должно было сопровождаться их обручение.