Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - страница 9

Из этого бассейна я перешел в другой, где вода была горячее, но все же терпимой. В нем, как и в первом, я оставался около трех минут. Затем банщики отвели меня в третий — здесь вода была на десять-двенадцать граду­сов выше, чем в предыдущем; и наконец, из этого тре­тьего они перевели меня в четвертый, где мне предстояло пройти через муки адского грешника. Как ни тверда была моя решимость выдержать все испытания, я приблизился к нему с величайшей неохотой. Подойдя к спуску в бас­сейн, я прежде всего попробовал воду краешком пятки: вода по-прежнему показалась мне горячей, но не в такой степени, как это было в первый раз. Я отважился опу­стить в бассейн сначала одну ногу, затем другую и в конце концов погрузился в него целиком, как нельзя более удивляясь, что вода в нем не казалась мне теперь обжигающей. Дело в том, что на этот раз я подступал к ней постепенно, и все предыдущие бассейны подгото­вили меня к такому испытанию. Через несколько секунд я уже не думал о том, насколько она горяча, а между тем могу поручиться, что ее температура была от 60 до 65 градусов; правда, когда я вылез из бассейна, цвет кожи у меня стал еще темнее: из пунцового я сделался малино­вым.

Два моих мучителя вновь завладели мною, опять повя­зали мне вокруг бедер пояс, затем обмотали мою голову платком наподобие тюрбана и провели меня в обратном порядке через залы, где мы уже побывали прежде, и каж­дый раз, когда температура воздуха понижалась, они не забывали надеть на меня очередной пояс и очередной тюрбан. Наконец я оказался в первой комнате, где оста­валась моя одежда. Там уже были приготовлены мягкий ковер и подушка; меня снова лишили пояса и тюрбана, облачили в просторный шерстяной халат и, уложив, как ребенка, оставили в одиночестве.

Меня охватило бесконечное блаженство: я чувствовал себя совершенно счастливым, но столь ослабевшим, что, когда через полчаса дверь в мою комнату открыли, меня нашли точно в таком же положении, в каком оставили.

Новый персонаж, появившийся на сцене, был статным и мускулистым молодым арабом: с видом человека, у которого есть ко мне дело, он направился к моему ложу. Я следил за тем, как он приближается ко мне, с некото­рым страхом, вполне естественным для того, кто только что прошел через такие испытания, но был настолько слаб, что мне даже не пришло в голову подняться. Сна­чала араб потянул меня за кисть левой руки, заставив захрустеть все ее суставы; потом принялся за правую, обойдясь с ней точно так же. После рук настал черед ступней и коленей; наконец, последним ловким движе­нием он распластал меня, как голубя на рашпере, и, нанеся мне удар, каким приканчивают приговоренного к смерти, заставил захрустеть весь мой позвоночник. На этот раз я издал настоящий крик ужаса, решив, что у меня сломан позвоночный столб. Что же касается моего массажиста, то он, довольный достигнутым результатом, от первого упражнения перешел ко второму и принялся с необычайным проворством разминать мне руки, ноги и ляжки; это продолжалось примерно четверть часа, после чего он покинул меня. Теперь я ослабел еще больше, чем прежде, к тому же у меня болели все суставы. Я хотел было подтянуть поближе ковер, чтобы укрыться им, но у меня не хватило на это сил.

Слуга принес мне кофе, чубук и курильницы; заметив мою наготу, он набросил на меня шерстяное одеяло и ушел, оставив упиваться благовониями и табаком. В этой полудреме я провел еще полчаса, погруженный в неяс­ные грезы сладостного опьянения, испытывая неведомое мне ощущение блаженства и полнейшее безразличие ко всему на свете. Из этого блаженного состояния меня вывел цирюльник, который принялся меня брить, затем расчесал мне бороду и усы и, наконец, предложил выщи­пать волосы на всем моем теле; поскольку я не имел ни малейшей склонности к такого рода процедуре, это пред­ложение осталось без ответа.

Цирюльника сменил мальчик лет четырнадцати­пятнадцати, явившийся якобы за тем, чтобы потереть мне пятки пемзой. Совершенно не догадываясь о его дальнейших намерениях, я вверил ему свои ноги; однако, при виде того, что по завершении операции мальчик все еще стоит, словно ожидая чего-то, я поинтересовался у него, что ему нужно: он ответил мне арабской фразой, из которой я не понял ни слова. В знак своего непонимания я отрицательно покачал головой, и тогда он дополнил свое высказывание столь выразительным жестом, что ошибиться в его предложении было невозможно. Я отве­тил ему другим жестом, от которого он отлетел шагов на десять.