Две сестры - страница 14
До спальни они тогда так и не добрались. Они сплелись воедино прямо на полу, на ветхом ковре, но ей было все равно, ковер под ней или мягкая пуховая перина. Они не столько занимались любовью, сколько насыщались друг другом. Вот тогда-то она и взлетела с Иеремией на небеса в первый раз, причем безо всякого зелья.
Керри-Энн улыбнулась сладостно-горько и опустила взгляд на фотографию в бумажнике, который по-прежнему сжимала в руке. Ребенок, зачатый и рожденный в любви. Снимок сделали вскоре после того, как Белла отпраздновала свой пятый день рождения, это был один из тех моментальных портретов, которые делают в «Уол-марте»[15]. Малышку сфотографировали на фоне осеннего буйства красок. Она была в платье, которое Керри-Энн купила дочери по случаю первого дня, проведенного в детском садике. Желтое, расшитое яркими цветами, с передничком и пышными рукавами, оно чудесно смотрелось с белыми лакированными туфельками. Керри-Энн заплела темные волнистые волосы Беллы в косичку, оставив несколько прядок на лбу, которые напоминали хохолок забавного утенка, и дочка счастливо улыбалась в объектив, полная надежд и радостных ожиданий.
Тогда выдался славный денек. Они поели мороженого в кафе, а потом отправились в детский парк. Керри-Энн старалась не отходить от дочери ни на шаг, в сотый раз обещая себе быть ей хорошей матерью и дать Белле детство, которого сама была лишена.
Ее решимости хватило ровно на двадцать четыре часа.
Наркотическая зависимость цепко держала Керри-Энн в своих объятиях. Она немножко приторговывала зельем на стороне, чтобы оставаться на плаву и всегда иметь дозу под рукой. Но тут обеспокоенный сосед сообщил властям о том, что происходит в ее доме. Они обнаружили ее в нищете и убожестве. На кухне громоздилась грязная посуда, на полу валялись мусор и объедки, а худенькая от недоедания и нечесаная Белла сидела в гостиной в одних несвежих трусиках. Полиция обыскала весь дом, но по чистой случайности Керри-Энн успела сбыть старые запасы, а новые еще не получила, так что у нее ничего не нашли.
Но не успела она вздохнуть с облегчением, как один из копов, высокий и худой мужчина с плохими зубами, подошел к ней и суровым тоном произнес:
— Мэм, мне нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
Керри-Энн неохотно кивнула.
Он посмотрел на Беллу.
— Это ваша дочь?
— Да. Почему она вас интересует?
Коп не обратил внимания на ее вызывающий тон.
— Разве она не должна быть в школе?
Керри-Энн не помнила, какой сегодня день, будний или выходной, потому сказала первое, что пришло ей в голову.
— Она больна. — Хотя если кто и был болен, так это она сама. Ее уже трясло мелкой дрожью и пробирал озноб — она как раз собиралась на встречу со своим поставщиком дурмана, когда в дом к ней пожаловали полицейские.
— Тогда почему же она ходит по дому полуголая? — пожелала узнать напарница копа, полногрудая женщина с завитыми каштановыми волосами. Она взглянула на Беллу, которая смотрела на них огромными темными глазищами, сунув в рот пальцы, — детская привычка, которая давала о себе знать, когда девочка нервничала, — а потом перевела взгляд на Керри-Энн, и на ее лице появилось выражение крайнего презрения.
И тогда, в момент ослепительной ясности, Керри-Энн вдруг увидела свое убогое жилище ее глазами. Она увидела свою дочь — по-настоящему увидела ее — впервые за несколько недель. Увидела, какая она грязная, как сильно она похудела, как болезненно выпирают у нее ребра, похожие на ступеньки расшатанной деревянной лестницы. Она увидела коричневое пятно сзади на ее трусиках — следствие того, что девочка не сумела как следует подтереться, а помочь ей было некому; увидела корочки засохшей пищи в уголках губ. Когда она последний раз кормила Беллу? Когда она последний раз укладывала дочку в постель, поправляя одеяло, когда водила в школу? Она не помнила. Мысли путались, и в голове у нее стоял неумолчный шум, как будто ветер завывал в пустом туннеле.
Она молча смотрела, как женщина-полицейский присела на корточки и негромко заговорила с Беллой. И только когда она взяла девочку за руку и повела ее к двери, на Керри-Энн снизошло осознание того, что происходит. Она шагнула вперед, загораживая проход.