Две стороны неба - страница 3

– Бобби… Пей еще… Я передохну… – выдавил из себя Паркинсон, пытаясь отыскать невидящими глазами фотографию на стене.

Роберт присел на корточки и заглянул под стол, потом под кресло. Непочатую бутылку он нашел под кроватью. Оказалось, что это первосортное виски, и он довольно быстро сумел влить в себя еще полстакана.

Паркинсон уснул, придавив косматой головой худые руки, и теперь его не разбудили бы даже сирены тревоги. Роберт отлично изучил поведение Паркинсона: тот проспит несколько часов, потом проснется почти трезвым, по крайней мере, с виду, и будет искать недопитое, а если не найдет – поплетется в бар. И все начнется сначала.

Опьянение подкрадывалось незаметно, а потом сразу навалилось и крепко засело в теле. Тугой обруч сдавил голову, в висках застучало. Роберт, оглушенный, сел на край стола, и по спине побежали мурашки, и похолодели пальцы, и дверь подскочила, потому что он сполз со стола и, пошатываясь, бросился в коридор.

Стены нехотя проползали мимо, иногда угрожающе наклоняясь, синие огни расплывались и дрожали. Роберт внезапно обнаружил, что бормочет какие-то слова вышедшим из повиновения неповоротливым языком и ударил себя по щеке.

– Пр-рекрати!..

За изгибом коридора он чуть не налетел на ползущую женщину. Лиз была настолько пьяной, что оставалось только гадать, как она еще умудряется ползти, упираясь в пол ладонями и коленями, а не валяется где-нибудь в холодном полумраке коридоров. Лиз была молодой, чуть старше двадцати, но лицо ее сейчас напоминало мокрую грязную тряпку, о которую в дождливую погоду вытирают ноги, прежде чем войти в дом.

Впрочем, Роберт не знал, что такое войти в дом из-под дождя. Дожди остались на Земле.

Лиз уставилась на его ботинки, шепнула что-то, понятное ей одной, неуверенно подняла голову. Левый глаз ее почти утонул в черном кровоподтеке, и в нем тускло отражались синие коридорные огни. Она долго рассматривала привалившегося к стене Роберта и вдруг вскочила и с криком: «Дик! Дик!» обхватила его руками.

Он каждой клеточкой кожи ощущал ее горячее тело, прильнувшее к нему. Лиз целовала его, ерошила и гладила волосы на затылке, прижималась все сильнее и сильнее и повторяла, задыхаясь: «Дик… Дик… Дик…» – словно растерянно и торопливо тикали часы. Он попытался оторвать Лиз от себя, но она буквально вдавила его в стену и больно кусала в шею резкими нетерпеливыми поцелуями. Наконец ему удалось освободиться, и он с силой оттолкнул Лиз. Она, взмахнув черными волосами, отлетела к противоположной стене, стукнулась затылком и сползла на пол.

– Ты что?! – заорал Роберт и пнул ее по голой ноге тяжелым ботинком. – Какой я тебе, к черту, Дик?

Лиз молча плакала, закрыв глаза и всем телом раскачиваясь из стороны в сторону.

– Не лезь ко мне, понятно? Я тебе не Дик!

Лиз затряслась, закрыла лицо руками и тихо застонала:

– Дик… Дик!..

– А ну тебя! – Роберт махнул рукой, остывая, и присел рядом. – Кто тебя так? Или сама где звезданулась?

Лиз по-прежнему раскачивалась с монотонностью маятника и бормотала:

– Дик… Дик…

– Загнулся твой Дик! – крикнул Роберт в ее мокрое опухшее лицо. – Загнулся, понимаешь? И все мы загнемся!

Он с трудом поднялся и быстро пошел прочь, и вдогонку ему понесся тоскливый вопль:

– Дик! Дик! Не уходи-и-и!..

Алкоголь горячими злыми ударами бил в голову, но сознание почти прояснилось. Роберт ввалился в свою каморку, разворошил стенной шкаф и в дальнем углу, за горой микрофильмов, за разноцветными пакетиками жевательной резинки «Микки Маус», за ученическими тетрадями и яркими журналами нашел белую коробку из-под проектора, в которой хранилось его оружие.

Он повертел пистолет в руках, проверил, заряжен ли он, хотя это было проверено сотни раз, и сунул в карман. Пистолет он стащил у Луиджи Альвезе перед очередным налетом и поэтому Луиджи до сих пор считал, что потерял его где-то внутри космобота.

Вот оно с ним – орудие мести! Сначала несколько пуль в испуганную жирную рожу, а потом в нее, бесстыжую тварь! Он ворвется со своим пистолетом, как ковбой на экранах кинозалов! «Бах-бах!» – пролает кольт, обрывая крики ужаса, и горькие складки навсегда лягут в уголках губ ковбоя…