Две строки до востребования - страница 23

— Костик, да когда же ты научился этому? Просто не верится!

Самым достойным было промолчать. Что он и сделал. А потом, словно не замечая восхищения матери, деловито осведомился:

— С этой комнаты и начинать?

Лидия Ивановна расцеловала Костю в обе щеки.

— Сын! Ты же отличный у нас парень!

Прежде чем включить пылесос, Костя выглянул на балкон. С маминой стороны никаких неприятностей в ближайшие часы он не ожидал. Только бы Ленка теперь не сболтнула чего лишнего.

Как вовремя выглянул он! По дорожке, через двор, шли отец и сестренка. Шли рядышком, о чем-то мирно разговаривали, но Косте все это очень не понравилось. Конечно, у Ленки миллион тем для разговора, но Костя сильно опасался, что в этом миллионе он может оказаться совсем не последней темой. Как бы там ни было, а дневник лучше припрятать подальше. Если дойдет дело до этого нежелательного свидетеля, то скажет, что у Симки оставил дневник.

Сунув его под матрас, Костя поспешно включил пылесос и стал усердно водить алюминиевой щеткой по полу. А выждав минуту, он даже опустился на коленки и, согнувшись, почти лежа, принялся наводить чистоту под шкафом — пусть отец видит и сравнивает: он-то, Костя, работает в поте лица, а эта хваленая отличница только и знает, что носится по двору. Хуже мальчишки!

Ненасытный и гудящий зверь уже вылизал под шкафом все уголки, жадно ощупал каждую половицу, в щелях не оставил ни соринки, а Костя продолжал работать. Сестра и отец, по его расчетам, уже давно должны быть дома. А их нет и нет.

Когда совсем затекли плечи, Костя с обиженным видом поднялся с пола и носком шлепанца сердито выключил кнопку пылесоса. Он постоял у двери — не слышно ли шагов на лестнице, снова прошел к балкону. У беседки он разглядел и беззаботного Гриньку, и Леньку Криворучко, и других ребят. Симки Калача, правда, не видно. «Может, сестра его Зойка застукала, что в школу не ходил? Тоже заноза подходящая! Всего только на два года старше, а хочет, чтобы Симка во всем подчинялся ей. Хорошо хоть Ленка наша — малявка, — подумал Костя. — И что в первую смену ходит — тоже хорошо. Иначе она бы уж обязательно разнюхала, что прогулял сегодня».

И едва Костя подумал о сестренке — тут и приметил красный берет ее. Если бы не этот берет, наверное, и внимания не обратил бы на дальнюю скамейку, что притаилась за кустами, обсыпанными зеленоватыми почками.

Сестра и отец сидели на той скамейке и, как видно, пока никуда не собирались уходить. Такая их мирная конференция вконец не понравилась Косте. Дослушать бы — о чем говорят? В Америку вроде бы есть такие аппараты специальные, для шпионов, за много метров можно подслушивать. Вот бы такой аппарат! А если сзади потихоньку подкрасться? Подкрадешься! Эта стрекоза глазастая везде увидит. Да и зачем? И так ясно, про что трещит. О школе, об училке, о том, кого в классики обскакала. «Что вот только обо мне наболтала? — с тревогой подумал Костя. — Неужели о картах брякнула? А ведь обещала молчать…»

— Дочка, а домой не пора нам? — сказал Аркадий Федорович.

— Пошли, — тихо кивнула Леночка и печально добавила: — А все-таки болтушка я, правда, пап? Не хотела же говорить и Косте обещала, а вот сказала… Пап, я — фискалка, да?

— Что ты! Что ты! Глупости какие! — протестующе воскликнул Аркадий Федорович и поправил сбившийся берет дочери. — Ну, может быть, немножечко болтушка, это есть, согласен. А назвать фискалкой? Нет-нет, совсем нет! Вот у нас в школе, помню, была девчонка — Люська Хромова. Это да, типичная фискалка. Прибежит в класс: «Ребята, Борька сегодня не придет. Его мать ремнем порола. Сама видела!» Или только учительница — на порог, Люська уже докладывает: «Марья Феофановна, а Котов воробья в портфеле принес».

— Ух, какая доносчица! Ни за что бы не стала с такой дружить!

— С ней и не дружил никто. А сколько раз колотили!..

— Значит, ты не презираешь меня?

— Да нисколечко, Ленок. Успокойся. Я бы на твоем месте и сам так же поступил. Ведь мы все переживаем за Костю. Хотим ему добра. Я считаю, что ты поступила, как настоящий друг. Самый настоящий друг. Карты, Ленок, очень неприятная штука. Очень… — Аркадий Федорович задумался. Шел, держа дочь за руку, и молчал. У серых застывших глаз его легли тени, на лбу четко обозначились три неровные морщины.