Две тайны Христа. Издание второе, переработанное и дополненное - страница 8

Откроем «Географию» Страбона. Греко-римский или римский мир к тому времени был огромен, разноплеменен и многолик. Могли ли римские историки уделять такому малозначащему событию, как казнь какого-то иноземца в одной из десятков провинций империи, сколько-нибудь существенное внимание? Конечно нет. Подобные казни происходили везде и мало кого удивляли. Да и в течение всего I в. официальный Рим, мягко говоря, недолюбливал христиан. У римских историков того времени был богатейший материал, на тысячелетия ставший классикой. Одна блестящая эпоха сменяла другую. Диктатура, республика, империя, войны, разврат, вереница Цезарей. В свете стольких событий информация о раннем христианстве была во многом утеряна.

Иудея, рассыпавшаяся в 70 г. на множество общин по всему миру, оплакивала свой храм, веру, государство. У оставшихся в живых были огромные проблемы со спасением основ духовности (университет в Ямнии), с сохранением обычаев и, самое главное, — жизни. Что им было до христианской общины? Евангелистам было трудно. К тому времени точная дата рождения Христа, вероятно, была забыта, скорее, просто не зафиксирована, впрочем, как и его жизнь в младенчестве. Духовность, притчи, новые идеи доминировали в сознании, никто и не подумал спросить его мать, братьев и описать события его младенчества, юношества. Все знали, что это было во времена царя Ирода. Ведь это Ирод хотел смерти младенца, которому предрекали блестящее будущее. Еще помнили, что в те годы была перепись населения, но волны времени смыли ее детали. И это — первая тайна. Скорее всего, год смерти Христа достоверно был известен большинству евангелистов, и они, как могли, фиксировали его, но не ставили это самоцелью, а отражая те или иные события, увязывали их с этой печальной датой. Другие христианские авторы так или иначе также были вынуждены коррелировать события со смертью Учителя, и естественно, что материала, способного пролить свет на эту вторую тайну — год смерти Христа, существенно больше.

Эти проблемы, находки и догадки составят основу нашей книги.

Детальное освещение темы увековечения дат рождения и смерти Христа возможно только в контексте с динамикой возникновения евангелий.

Прошло несколько лет после смерти Учителя, и в кругу ближайших его сподвижников, не обязательно это были только апостолы, возникла мысль записать, увековечить, канонизировать речи, притчи, жизнь Спасителя. Христианство вовлекало в свою орбиту всё новых и новых верующих, и разночтения становились недопустимыми. Необходима была кристаллизация стержневой идеи жизнеописания Христа и его притч.

Первые логии, записки, черновики были собраны и обработаны до того, как апостолы покинули Иерусалим. Иисус не вел записей. Гениальная преамбула Иоанна «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1) вполне характеризует Христа. Он всегда стремился к близкому общению с народом. Именно теплота его слов и обращения с людьми создали тот живой образ, который только и можно было запомнить, запечатлеть в сердце. Вполне возможно, что в общине уже имелось достаточное количество членов, знающих языки и с радостью готовых запечатлеть любое Слово об Учителе. Но только кто-то из первых, из апостолов, должен был возглавить эту работу. Возможно, эту роль принял на себя Матфей Алфеев, в недалеком прошлом мытарь, так или иначе владеющий слогом. В другом раскладе это сделал кто-либо из членов галилейского ансамбля. Ни Иаков, ни Иуда, ни кто-нибудь другой из членов семьи Иисуса не привлекались к этой работе, только тем можно объяснить полное отсутствие сведений в логиях о жизни Христа после 13-летия и до начала служения. Скорее всего, ни Иаков, ни Петр на первом этапе не принимали участия в составлении записей. Тяжелый груз организационной работы по укреплению общины не оставлял им для этого свободного времени.

Записи были сделаны, они отразили характер притч, проповедей, основных этапов не долгого контакта Учителя с учениками, однако изложение событий они вели, так или иначе преломляя их в собственном сознании, которое еще не вполне рассталось с догматами Ессейской школы, к которой они принадлежали.