Две жизни - страница 53

Такой согласно имевшимся у нас данным была австро-венгерская армия к началу империалистической войны. Крупными недостатками ее следует считать: малочисленность линейных войск (общая армия и оба ландвера), пополнявшихся лишь слабообученными ландштурмистами; кастовую замкнутость офицерского состава, хотя и меньшую все же, чем в Германии; малочисленность артиллерии, особенно тяжелой.

Любопытно мнение о русской армии, распространенное в Австро-Венгрии и приписываемое Конраду: победить русских трудно, но и им самим трудно быть победителями.

К началу войны у меня за спиной был уже добрый десяток заграничных командировок, секретных и официальных, с целью ознакомления на местах с армиями наших соседей и их боевой подготовкой. Я считаю не лишним поделиться с читателем впечатлениями, вынесенными мной из этих поездок. Речь пойдет теперь главным образом о французской и германской армиях. Меньше я буду касаться армии итальянской, а особенно — английской.

Во время моих поездок во Францию на меня большое и неожиданное впечатление произвели деловые качества французского офицерства и вообще весь облик французских войсковых частей и их оснащенность высокой техникой. Любовь к родине, аккуратность, организованность, даже дисциплинированность — не в нашем, однако, смысле старой вымуштрованной дисциплины — вот характерные черты французского офицерства. Бодрость духа, веселость, жизнерадостность — эти типичные черты нации проявились и в чертах армии. Здесь так же, как и всюду в стране, не скрывались нелюбовь к немцам, скептическое отношение к англичанам, симпатия к нам, русским.

Все эти отмечаемые мной достоинства французская армия проявила и в боевой обстановке, на войне.

К сожалению, на французской военной доктрине очень отзывалась боязнь людских потерь как результат сильного сокращения народонаселения.

Германская армия, кичась своей военной подготовкой, относилась свысока к австро-венгерским вооруженным силам. По союзническому долгу и в своих собственных резко эгоистических интересах немцы нередко выручали австро-венгров, но при этом не упускали случая третировать их.

В 1915 году, после освобождения Галиции от русских войск, Вильгельм поспешил торжественно въехать во Львов раньше Франца-Иосифа. Фалькенгайн и Макензен, будучи во многих отношениях ниже Конрада, все время вели с ним острую полемику, оспаривая все его планы. Так же свысока относились немцы и к итальянской армии. Это, разумеется, мешало единству действий. На всем фронте до Днестра власть была в руках немцев; южнее Днестра австрийцы проявляли самостоятельность, уступая ее опять немцам еще южнее. От этих обоюдных споров немцы и австрийцы не могли освободиться и позже, даже во время брестских мирных переговоров.

Очень сильны были разногласия в вопросе о подводной войне. Тирпиц, считая ее важнейшим шансом на победу, требовал, чтобы Австро-Венгрия приняла участие в подводной войне на Средиземном море. Последняя же, не ожидая для себя никакой от этого пользы, боялась, что таким путем окажется вовлеченной в войну с США. В то же время она была не в состоянии помешать Германии пользоваться для этой войны своими морскими базами — Триестом, Полой, Каттаро. Вопрос этот был решен в январе 1917 года, вопреки мнению Конрада и Тиссы (а через месяц был уже разрыв между Германией и США), одной Германией, имевшей главным соперником Англию с ее флотом и рынками сбыта в колониях.

Те же разногласия были в вопросах о Константинополе, Малой Азии, Месопотамии, Эльзас-Лотарингии; для Австро-Венгрии они не имели такого значения, как вопрос об Италии, почти не интересовавший Германию, а для Австро-Венгрии — смертельно острый, так как Лондонским договором 1915 года итальянцам отдавались Далмация, Триест и большая часть Тироля.

То же было и в отношении других партнеров по Войне: Румыния интересовала Германию лишь с экономической точки зрения; с Россией немцы могли бы даже заключить сепаратный мир. Для Австро-Венгрии же притязания Италии, Сербии и Румынии были важнее Галиции и могли бы понудить Австро-Венгрию также к сепаратному миру.