Двенадцать поэтов 1812 года - страница 4
Участник Бородинского сражения, будущий декабрист Матвей Иванович Муравьев-Апостол вспоминал: «Каждый раз, когда я ухожу от настоящего и возвращаюсь к прошедшему, я нахожу в нем значительно больше теплоты. Разница в обоих моментах выражается одним словом: любили. Мы были дети 1812 года. Принести в жертву все, даже самую жизнь, ради любви к отечеству, было сердечным побуждением. Наши чувства были чужды эгоизма. Бог свидетель этому…»>[13]
В своем «Певце…» Жуковский пишет:
А что для нас стоит за этими стихами? Неужели мы утратили не только этот высокий слог, но и сами чувства, те движения души, которые когда-то составляли главное счастье человеческой жизни?
К счастью, и эпоха Двенадцатого года, и рожденная тогда литература еще много говорят нам. Мне выпало счастье дружить с людьми, которые живут в нравственных категориях начала XIX века, часто даже и не сознавая этого. Они просто не умеют жить иначе. Вслед за Баратынским они могли бы повторить: «Мы те же сердцем в век иной…»
Развернем же с любовью и осторожностью сверток времени, как горячее послание, переданное нам из рук в руки.
За помощь, поддержку и советы в работе над книгой сердечно благодарю:
Эмму Михайловну Жилякову, доктора филологических наук, профессора Томского государственного университета;
Наталию Ивановну Михайлову, доктора филологических наук, заместителя директора по научной работе Государственного музея А. С. Пушкина;
Наталию Николаевну Фарутину, заведующую отделом редкой книги Вологодской областной универсальной научной библиотеки;
Ольгу Михайловну Кадочигову, заведующую отделом редкой книги Научной библиотеки Уральского федерального университета;
Елену Арленовну Пономареву, кандидата филологических наук, хранителя книжного фонда Государственного музея А. С. Пушкина;
Алексея Геннадьевича Мосина, доктора исторических наук, заведующего кафедрой истории Миссионерского института при Ново-Тихвинском монастыре, профессора кафедры истории России Уральского федерального университета;
Виктора Васильевича Афанасьева (монаха Лазаря) — исследователя русской литературы начала XIX века.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОРУЧИК ЖУКОВСКИЙ
(Василий Андреевич Жуковский. 1783–1852)
Глава первая
Время летит; и семена мудрости и добродетели, насаженные во дни юности в умах и сердцах наших, возрастут в древо великое.
15-летний Василий Жуковский. Из речи на Акте в Университетском Благородном пансионе 14 ноября 1798 г.>[14]
«Дорогому… от преданного». — Набросок к портрету ангела. — Роль волшебника. — Подарок для Ивана Козлова. — Крутая лестница Зимнего дворца. — Наставник будущего Царя-освободителя. — Человек-словарь. — Кто ответит на вопрос Карла Зейдлица?
Однажды мне посчастливилось работать в библиотеке Ивана Никаноровича Розанова, собравшего все самые редкие издания русской поэзии. Теперь эта библиотека хранится в Государственном музее имени А. С. Пушкина, в специальной комнате с особым температурным и влажностным режимом.
Я сидел за маленьким столиком, что-то выписывал, а рядом шла будничная для библиотек и музеев работа — составление описи книг. Хранитель Елена Арленовна Пономарева бережно брала очередную книгу и диктовала девушке-практикантке описание. Девушка вносила описания в компьютер.
В какой-то момент я поймал себя на том, что давно отвлекся от своей работы и слушаю Елену Арленовну, слушаю ее размеренную диктовку, как музыку:
— Форзацы загрязнены, корешки потерты, титул в пятнах… На авантитуле пятно. Титул незначительно помят по правому краю… А здесь — утраты кожи в верхней части корешка. Позолота потускнела и частично утрачена… След от клея… Ой, шелковая закладка. «Дорогому… от преданного…» А шелковую закладку записала?.. Тут пошло самое неприятное — пометы карандашом. Владельческие подчеркивания… Подчеркнуто: «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит, то мое сердечко стонет…» А тут загрязнение… Мне кажется, здесь цветок был засушен… А вот книга Жуковского. Я так и узнала этот переплет-красавец!.. Полная опрятность… незамусоленные страницы… молодец какой Жуковский…