Двенадцать поленьев - страница 26
Двигаемся дальше. Вдруг в кузове в несколько голосов встревоженно закричали:
— Самум! Самум! — И к инженеру: — Пётр Петрович, что делать?
Инженер схватился за бинокль, стал шарить по горизонту...
А я сижу ни жив ни мёртв. Сразу припомнились страшные рассказы в Семипалатинске. Замирая, я слежу за движением самума. Грязно-жёлтая воронка вихрем мчится по степи, всё увеличиваясь в размерах. Вот поворачивает... Неужели обрушится на нас?
Стыжусь своей трусости, но шепчу:
— Пётр Петрович... Может быть, всем нам спрыгнуть — и под машину?
— Это не самум. — Инженер опускает бинокль. — Всего лишь самумёнок. А младенца нечего бояться. Самое худшее, если он окатит нас песком.
К общей радости, не случилось и этого.
Опять всё спокойно в пустыне. Солнце, такое ещё злое недавно, опускается к горизонту и напоминает сейчас толстого краснощёкого добряка, который, позёвывая, готовится к ночлегу.
Как славно дышится прохладой!
Но тишину вдруг нарушает Пётр Петрович:
— Уже вечер, товарищи. Пора и закусить. — И он достаёт из чемодана увесистый тючок.
Похоже, что в тючке сухари или сушёные фрукты. Обедали мы плохо, на ходу, и пожевать очень кстати.
Но инженер, зачерпнув в тючке пригоршней, протягивает нам аптекарские порошки.
Все разочарованы.
А Пётр Петрович, сам себе подмигнув, высыпает на язык сразу три порошка. Захлопывает рот. В глазах испуг. И тут его всего передёргивает, как в ознобе... Бр-р... На него жалко смотреть. Какую-то гадость проглотил.
Но, едва придя в себя, Пётр Петрович восклицает:
— Отличная закуска! И советую, товарищи, моими порошками не брезговать. Слыхали про жёлтую лихорадку?
Говорю с робкой надеждой:
— Пётр Петрович, но ведь это же в тропических странах, совсем не у нас...
— Вы так думаете? — отвечает инженер. — А посмотрите-ка на свою руку.
Гляжу — комар. Пристраивается, чтобы проколоть своим хоботком мою перчатку.
— Ужалил? — спрашивает инженер.
— Нет, — говорю я и прихлопываю комара. — Не успел.
— Ваше счастье. Это был не просто комар, а разносчик жёлтой лихорадки: анофелес. Глотайте же порошки!
— Это хина? — догадываюсь я. От первого порошка меня скрючило. После второго почувствовал, что глаза полезли на лоб. Третий порошок — я схитрил, проглотил вместе с бумажкой.
Мучились, глотая порошки, и остальные. Однако из кузова неслись бодрые возгласы:
— Да здравствует хина! Хине виват!
Ночь застигла нас в пустыне. Укладываться спать пришлось прямо на земле. Разостлали, какие были, брезенты и принялись гадать: как уберечься от змей? Они в песках смертельно ядовиты.
Каждый предлагал своё, пока не вмешался шофёр.
— Послушайте меня, — сказал парень, — я всё-таки местный, семипалатинский.
И мы узнали удивительную вещь: змея боится овечки. Верблюда не боится, лошади, осла, быка не боится. А от безобидной овечки удирает без оглядки. Даже овечьего запаха пугается.
Шофёр объяснил это так. Овечка, увидев змею, приходит в ярость и пожирает её. Ведь она мать, и у неё ягнята.
Это понятно. Но верблюд тоже не подпустит змею к своему детёнышу. И лошадь не подпустит. И осёл. И бык.
Между тем страшится змея только овцы. Почему? На это шофёр не смог ответить. Впрочем, мы и не допытывались. За день умаялись, да и поздно уже: спать, поскорее спать!
Змей мы уже не боялись. Ведь полушубки, которыми мы накроемся, все из овечьей шкуры!
Проснулся я, увидев сон, что замерзаю во льдах Северного полюса. Не сразу и опомнился. Трясло меня, как в лихорадке. Вот так юг. Как несправедлива природа. Хоть бы самую малость дневной жары приберегла на ночь!
Вдруг обнаруживаю, что я раскрылся. Эге, сам виноват, что на Северном полюсе! Залезай под полушубок, мигом будешь в тёплых широтах!
А когда стало светать, я увидел в куче полушубков инженера. Вот кто вволю выспался! Едва мы его растолкали и подняли с брезента.
Позавтракали, и Пётр Петрович заторопил всех:
— Солнышко встало, пора и нам в путь. Запрягайте, хлопцы, коней! — весело добавил он из песни.
Проехали ещё день.
В сумерках я стал различать дома и даже огоньки в них... Невероятно! Посёлок в глубине пустыни! Или это мираж?..