Двенадцать звезд - страница 27
Собеседник спокойно смотрел на него.
— Всякое бывает. Я могу написать письмо Верховному королю обо всех твоих обстоятельствах.
Пленник махнул рукой и, всхлипнув, отвернулся.
— Какая разница? Все равно он меня не помилует…
— Все зависит от тебя одного, — возразил эльф.
Азраиль вытер рукавом слезы.
— Лучше бы вы перерезали мне горло, пока я был без сознания, — сказал он. — Зачем, зачем вы стали меня лечить?
— Никто не должен умирать с закрытыми глазами, — произнес лорд Тиндол и внезапно, не прощаясь, повернулся и вышел, оставив светильник гореть на столе.
За его спиной Азраиль упал на кровать и принялся горько рыдать — не очень громко, но так, чтобы было слышно. Всхлипывая в подушку и постепенно затихая, маг одновременно улыбался сам себе: пожалуй, такая легенда сошла бы за правду даже в глазах Бешеного — если бы Азраиль озаботился перерезать глотки своим пленникам.
Самое забавное — это то, до какой степени придумка соответствует истине. Азраиль действительно плохой воин, совсем не такой статный и сильный, какими обычно бывают нумэнорцы. И тот эльф бы его зарубил. Насчет страха… будем откровенны, это тоже не совсем неправда. Но только глупец на месте черного мага не убоялся бы Исильдуровой справедливости. Врачевание? Наверняка он смог бы неплохо лечить — ведь он хороший пытчик. Палач, сказали бы эльфы. И маг, перевернувшись на спину, улыбнулся голубому своду. В Башне палачами называют самый низший разряд пытчиков: тех, что наказывают и казнят орков, — снисходительно разъяснил он потолку палатки. Мысленно, конечно.
Про «мальчика из дунэдайн» тоже, наверное, правда. Как иначе могло получиться, что в Андасалкэ ему никогда не называли имен родителей или кровных родичей? Да и сам Азраиль всегда знал, что у него нет ни отца, ни матери, просто нет: его с самого детства не удивляло, что его никогда не называют «сын такого-то», как время от времени величали других мальчиков. Потом, взять его имя: для приемыша с потопленного корабля не придумать лучше прозвания, нежели «Дитя моря». Еще Азраилю легко давался синдарин, которому он выучился в Темной Башне: как будто он не учил, а вспоминал этот язык.
Маг тихо удивился, как вовремя всплыло у него в голове его младенческое имя — Дайморд, Небесный Воитель. Может, это и в самом деле результат падения и сотрясения мозга? И Азраиль даже не то что бы вспомнил это имя. Он, собственно, никогда его не забывал. Просто оно, похороненное под грудой впечатлений и воспоминаний всей жизни, ни разу не извлекалось на свет. Ты знаешь, что оно там есть, но не лезешь за ним. А тут, видно, вся куча перетряхнулась, вот имя и оказалось сверху, усмехнулся Азраиль.
Маг отвернулся от светильника и от входа в палатку — незачем тем, кто войдет, видеть, как он довольно улыбается во сне, — и скоро отчалил во тьму.
Утром он проснулся сам. Светильник исчез, вместо него на столе стоял в пустом корытце кувшин с водой. Азраиль умылся, остро ощущая отсутствие мыла, гребня и полотенца, а также с неудовольствием заметив, что снова пробивается щетина. Голову тоже не мешало бы помыть. «Могли бы и вернуть мои собственные мыло и гребень», — сердито подумал он.
Только маг закончил омовение, как в палатку вошел вчерашний темноволосый эльфик с подносом в руках. Он кивнул пленному, поставил на стол поднос, забрал кувшин с тазиком и удалился.
За завтраком, неизбывно пахнущим эльфийскими травами, Азраиль, медленно и тщательно пережевывая пищу, прислушивался к шуму в лагере. Если конвой от Исильдура еще не прибыл, может, попробовать выпросить у нимри еще воды и мыло, чтобы помыть голову? Или хотя бы гребешок?
Но, когда он закончил есть, полог палатки отлетел в сторону, и на пороге появились лорд Тиндол и целитель Батлин. Маг поднялся и склонил голову, чувствуя, как сильно забилось сердце. Тиндол кивнул ему, а лекарь сказал «Доброе утро».
Батлин подошел к морадану и заглянул ему в глаза. Потом легко прикоснулся к запястью мага.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил лекарь.
Азраиль криво улыбнулся.
— Сносно.
— Голова не болит?
В висках ощущались какие-то отзвуки боли. Должно быть, от страха.