Двенадцать звезд - страница 36

Пробуждение и свинцово-серое утро не принесли морадану ничего нового, сон запечатлелся в его памяти с болезненной четкостью: словно отворачиваешься, чтобы не видеть, но перед глазами стоит все то же самое.

— Мне нет никакого дела до всех вас, слышите? — зло бросил комендант.

Никто ему не ответил, лишь речка по-прежнему шумела в отдалении. Долгузагар потер запястье, которое во сне рассадил о каменный козырек. Чем-то его ощущения походили не похмелье, но голова не болела, напротив, в ней образовалась неприятная ясность: комендант четко понимал, что все сущее в мире внушает ему сильнейшее отвращение. Рана почти не мешала, не было и слабости, просто ему ничего не хотелось: ни вставать, ни идти, ни есть, ни пить, ни тем более общаться с орками. Но лежать на камне и смотреть в мутное небо было еще противнее.

Застегивая пояс и убирая в ножны мечи, которые сегодня тоже были угрюмее обычного, Долгузагар подумал, что все выглядит так, будто уснул он на лицевой стороне мироздания, а проснулся на изнаночной. И когда он взобрался на дозорную скалу и трое самых мелких орков резво вскочили на ноги, приветствуя начальство, морадан осознал, что эта самая изнанка имеет облик орочьих морд. С комендантом творилось что-то неладное: его больше не тошнило ни от запаха орков, ни от их вида. Просто он больше не мог существовать в одном с ними мире.

То ли снаги уловили его настроение, то ли еще по какой причине, но они попятились от тарка и сбились в кучу у дальней стены: молчали, не скреблись и вообще старались не издавать никаких звуков. Тут из-за поворота донесся топот, и скоро на площадку выскочил запыхавшийся лейтенант Рагаз. И затормозил шагах в пяти от Долгузагара.

— Ну? — спросил тот: у него уже не было сил на осмысленное общение.

— Как ночевали, господин комендант? Какие будут приказания, чего изволите? — Рагаз отчетливо юлил.

Долгузагар вперил в орка тяжелый взгляд, и тот немедленно убрал голову в плечи, словно огромная уродливая черепаха.

— Позвольте доложить, — уже другим тоном произнес Рагаз. — На утренней поверке обнаружено отсутствие двух клинков. Вроде ушли вниз по реке.

Комендант покосился на притихших часовых: все снаги на месте, значит, сбежали боевые. Еще вчера Долгузагара это если бы не расстроило, то озаботило. Сегодня ему было все равно.

— Тогда радуйтесь, — сказал он оркам. — Будет у вас угощенье, когда догоним дезертиров.

В ответ у кого-то из снаг заурчало в брюхе.

— Лейтенант, чтобы через пять минут весь отряд был здесь, — и комендант ткнул пальцем вниз, под скалу.

Наверное, еще вчера дорога с орками оказалась бы для Долгузагара тяжелым испытанием. Но сегодня даже вонь, которой от них шибало, оставляла морадана равнодушным. Он гнал их впереди себя, подхлестывая неумолимой волей. И хоть орки и чурались воды и при первой же возможности выскакивали на сушу, отфыркиваясь и отряхиваясь, все же шли вброд быстро и молча.

Дезертиры обнаружились на той поляне, где орки убили лошадь. Один из боевых валялся кверху брюхом. Сквозь здоровенную дыру на кожаных штанах было видно, что из его ляжки вырезан изрядный шмат мяса. Но, судя щедрым брызгам черной крови, убийце было не суждено отведать лакомый кусок. Пройдя по кровавым следам за стоячие камни, Долгузагар увидел и его: орк еще дышал, зажимая слабеющей лапой рану на груди. При виде человека он тихо завыл и съежился. Комендант отвернулся и вышел обратно на поляну.

— Привал, — сказал он оркам, жадно глазевшим на труп и раздувавшим ноздри на запах крови. — И обед.

Пока твари насыщались, он сидел спиной к ним на камне у воды, перебирая звенья эльфийского оголовья. Шум реки не мог заглушить ни треска рвущейся под крепкими клыками плоти, ни смачного чавканья.

Когда звуки орочьего пиршества утихли, Долгузагар повернул голову: от двух дезертиров осталась лишь россыпь обглоданных костей, живые орки сыто сопели, кое-кто уже задремал. Кольчуги и кожанки растянулись на брюхах, морды лоснились.

— Подъем, — приказал комендант.

Теперь, когда можно было идти по пологому берегу ручья, Долгузагар погнал орков еще быстрее. Внутри у морадана не было ни голода, ни жажды, ничего. Он просто шел вперед, размеренно и быстро переставляя ноги. И вскоре из ударов сердца, шороха шагов, негромкого позвякивания снаряжения начал выковываться ритм песни.