Дверь с той стороны [Сборник] - страница 7

стр.

— Карленко? Не помню. Наверное, нет.

— Что же вы читаете?

— Вообще-то много. Не помню сейчас, что было последнее. Как-то не заинтересовало. А вообще когда-нибудь люди, наверное, будут уметь все. И хорошо сыграть, и написать…

— Это самообман, — не сразу ответил Истомин. — Сто или двести лет назад люди так же думали о наших временах: эпоха гармоничных людей… Но не гармоничные осуществляют прогресс, а те, кто направлены в одну точку. В сутках по-прежнему двадцать четыре часа, требования же стали куда выше. Литератор с техникой прошлого столетия сейчас не издал бы и первой книжки. Вот, например, Ругоев — читали?..

— Это совершенно точно. Я видел записи старых игр. Мы бы сделали их за десять минут. И тренируемся мы — они не выдержали бы таких нагрузок.

— Когда же тут заботиться о гармоничности? Допустим, после путешествия хорошо было бы пожить где-нибудь в лесу или на озере — мячик, удочка… Но завтра на Земле я войду в свой кабинет, а у меня выработался рефлекс: там я должен писать…

— Вы себя настраиваете так? Или это от рождения?

— Да, наверное, так же, как и у вас.

— Я — другое. Меня евгенизировали. Заранее… ну, когда меня еще не было, исправили генетическую картину, чтобы я был по-настоящему пригоден для спорта. Отец мой был хороший центр и хотел, чтобы я был еще лучше. Правда, вышел из меня хав. Средняя линия, как говорят у вас.

— Это хорошо, у вас не должно возникать сомнений.

— Ну, цену себе я знаю. Умею играть в пас, обвести, отобрать, владею финтами, силовыми приемами, вижу поле, могу выбрать позицию. Дрибль, скорость, игра головой, устойчивость в стычке и удар, конечно. Чувствую мяч, как часть своего тела. И все это знаю. Завтра увидите, как меня будут встречать. Хотя сыграл я из рук вон плохо — и все же… А вас как встретят?

— Ну, таких, как я, не очень знают. Известны те, кто пишет книжки-колоды. Вам, наверное, попадались: на плотном пластике, на каждом листке с обеих сторон — законченный эпизод.

— Как же, конечно. Тасуй, как хочешь — каждый раз получается совсем новая книжка. И складно.

— А я так не умею, визия тоже не тянет. Пишу потихоньку. А вы, значит, в ожидании триумфа?

— Понимаете, это не главное. Тут все вместе. Небо. Облака. Ветерок. Стадион. Много воздуха, пахнет цветами… Команда. Мяч. А ребята будут ругать. Всерьез. Иначе нельзя: играл-то плохо. Подумаю об этом — и сразу хочется: пусть не завтра, пусть на недельку позже… Мила что подумает? Но ничего не поделаешь.

— Ничего.

Луговой лихорадочно вертел лимбы.

— Прелести жизни! — проворчал он. Так бурчал порой капитан Устюг. — Эй, шеф!

Он спохватился, что связь с инженером выключена, и коснулся кнопки. Центральный Пост сразу словно бы увеличился вдвое: там, где только что была гладкая переборка, возникло просторное помещение, а в нем — пульт, ходовые приборы, индикаторы силовых и энергетических систем… Инженер Рудик поднял лысоватую голову. Казалось, он был совсем рядом, хотя на деле это было лишь триди-эффектом, трехмерным изображением инженерного поста, что находился в другом, не жилом, а энергодвигательном корпусе корабля, на другом конце стометровой трубы — осевой шахты, соединявшей обе части корабля, как осиная талия. Рудик шевельнул светлыми бровями.

— Что у тебя, штурман?

— Да Земля неизвестно куда девалась, — почти совсем спокойно объяснил Луговой. — Нет ее в нужном направлении.

— Ага, — равнодушно сказал инженер, помаргивая белесыми глазками. Он кивнул и снова перевел взгляд на пульт, вытянул руку, что-то повернул, удовлетворенно выпятил губу.

— Я серьезно.

— Если говорить серьезно, — хладнокровно ответил Рудик, — то такого не бывает.

— Да погоди. Мы вышли, так? Система перед нами. Юпитер находится по отношению к нам за Солнцем, на той стороне орбиты. Это понятно? А Земля — на этой, куда ближе. И вот с Юпитером я уже имею видеосвязь — через всю Систему, а с Землей нет.

— Тогда, может, это Юпитер — по нашу сторону, а Земля — наоборот?

— Что я, по-твоему, не умею ориентироваться по звездам?

— Да уж не знаю. Посоветуйся с Сигмой.

Луговой пробормотал что-то неразборчивое. Ему не хотелось обращаться к компьютеру, словно бы он был еще стажером, а не штурманом. Но пришлось.