Двери в черную радугу - страница 5

Он сжал крепче рукоятку ножа.

Последовало долгое мгновение тишины: было слышно, как завывает ветер, слышно, как шумит дождь, слышно, о чем поет граммофон. Затем раздался грохот, от которого вздрогнул пол. Из квартиры Дохляка выбежал «архаровец».

— И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь…

Тварь прыгнула на него, вцепилась руками в его раненную ладонь и начала рвать кожу. Прошла целая вечность, века и эпохи, как показалось Дохляку, пока он всаживал нож в грудь «архаровцу». Но тот как будто не чувствовал боли и продолжал кромсать руку.

Но Дохляку было не страшно. Практически.

Лишь чуть-чуть.

Он попытался оттолкнуть тварь, но ничего не получилось. В его голове начало гудеть, мысли вязли.

От истерзанной руки исходили волны тепла и легкости. Дохляк с ужасом понял, что ему нравится, как «архаровец» сдирал кожу.

Мертвяк хотел сказать, чтобы он прекратил.

Мертвяк хотел вновь залезть в свою кладовку и вспоминать прошлую жизнь.

Мертвяк хотел…

Волны тепла сменились резкой болью. Тварь задрожала. В руках она держала кожу Дохляка. Он посмотрел на раненную руку и обомлел. Кожи и мяса больше не было — лишь заляпанная давно остывшей кровью кость.

Вот тут Дохляк испугался. Страх съедал его всего. Внизу живота что-то лопнуло и ему стало трудно моргать.

Хлоп-хлоп.

Наверное, подумал Дохляк, стоило уже умереть и плюнуть на ту жизнь после смерти, что он вел. Хватит кукол. Хватит помоек. Может, он снова оживет в другом, лучшем мире. Где больше не будет чувствовать. Совсем ничего чувствовать. Еще лучше было бы, если сотрутся и воспоминания. Давно пора ему забыть дочь и жену. Их больше нет. В принципе, как и его.

Дохляк потянулся к рукоятке ножа, что торчал из груди «архаровца», но силы покинули его. Боль не давала думать.

С самого начала его борьба против этих тварей была бесполезной. Убить «архаровца» можно, но их так много…

И сколько прожил в кладовке? Год? Месяц? День? Иногда Дохляку казалось, что очень долго, а иногда — очень мало. Кажется, что время здесь текло иначе.

Захотелось есть. Прожаренное мясо с кровью, яичницу на сале, мандарины, апельсины, яблоки, рыбу… Вот только появилась проблема — Дохляк забыл, как сглатывать. Его убьет нормальная еда. Он потеряет свою драгоценную кожу. Он потеряет человеческий вид.

«Архаровец» схватил его за щеку и потянул ее на себя. Дохляк услышал, как затрещала кожа. Боль сменилась радостью.

Мертвяк хотел сказать монстру: не трогай лицо.

Но не мог. Язык давно распух и еле вмещался во рту.

Дохляку оставалось чуть-чуть до смерти. Он не хотел больше прятаться и драться. Он знал, что все закончится именно так.

Небо постепенно темнело, переходя от синевы дня к фиолетовым сумеркам.

Сергей продирался сквозь заросли крапивы и матерился из-за того, что решил срезать. Он надел ветровку, чтобы не обжечься жгучкой, но все равно руки горели. Тропов остановился, чтобы собраться с силами. Сумка давила на плечи так сильно, что в голову мужчине ударила шальная мысль избавиться от ноши. Вдобавок слезились глаза.

Сергею казалось, что он никогда не дойдет, что вконец заблудился и умрет от голода и усталости. Но Тропов разглядел впереди костер, двинулся на свет. Их палатка в сумерках походила на большого зеленого червя. Анжела сидела на самодельной скамейке, наблюдая за огнем. Наверное, думает как меня попилить, решил Тропов. Он скинул сумку и рухнул прямо на землю.

Анжела даже не бросила на мужчину взгляда. В ее голубых глазах отражались пляшущие огоньки костра.

— Живой? — Голос Бурой казался безжизненным. От него так и тянуло космическим холодом.

— Как видишь, — ответил Сергей.

— Что с домами?

Тропов не успел ответить: из палатки выскочила Таня. Она кинулась к Сергею, обняла его крепко, задержалась так на миг.

— Что с домами? — как робот повторила Анжела.

— Все отлично, — сказал Сергей.

— Мы сегодня ночуем в поселке? — поинтересовалась Таня.

Тропов помотал головой.

— Нет. Придется потерпеть. Я не успел проверить все дома. Вот завтра, возможно, переселимся…

Он поднялся и, пошатываясь, направился к костру.

Бурая закатила глаза и запричитала:

— Тропов, ты каждый день кормишь нас «завтраками». Что ты вечно бздишь на пустом месте? Я не могу больше спать в этой ссаной палатке, не могу больше умываться водой не первой свежести из бутылки, не могу, простите, гадить на улице и подтираться лопухами, не могу! Я хочу спать на мягкой кровати, хочу помыться!