Двоедушники - страница 4

– Точно?

– Точно, – уверенно кивнул Эрик. – А вот я что-то умотался совсем. Пойду, прилягу на часок. А Лада пока с катетерами разберётся и витаминов тебе вколет. Весной витамины не лишние.

Арсений поёрзал на койке и умиротворённо улыбнулся.

Эрик подошёл ко мне, его рука зависла над раскрытым контейнером с медикаментами. Потом он решительно вынул бутылочку и поставил на стол:

– Вот это введи, два кубика.

Я прочитала этикетку и раскрыла глаза пошире.

– Нет, три кубика, – поправился Эрик, тоже многозначительно вытаращил глаза и с лёгким нажимом произнёс: – Очень. Хорошие. Витамины.

– Как скажешь, Айболит, – я пожала плечами, взяла ещё один шприц и открыла бутылочку.

Похоже, Арсению не стоило знать, что это не витамины, а сильное успокоительное.

Я вернулась на первый этаж в нашу квартиру: две смежные комнатки в торце левого крыла. Так-то у нас, конечно, коммуна. Один за всех, все за одного, вместе едим, вместе… нет, как раз не спим, а бодрствуем. Но у всех остальных – общие комнаты, отдельно мужская и женская. А у нас – квартира.

Окно – только в первой проходной комнате. Оно очень удачно выходит на автостоянку, так что я обычно первая видела, кто и на чём к нам приезжает. Вспоминая – чаще недобрым словом – шикарный лофт Никиты Корышева, я пыталась быть снисходительной к нашему нынешнему скромному жилью. Здесь у нас одновременно была и гостиная, и кабинет, и место, где мы с Максом могли побыть наедине, посмотреть телевизор или просто любить друг друга.

А вторая комнатка – самый настоящий глухой и слепой чулан. Её и делали специально такой – для коконов. Там помещались только койка и откидной столик на случай, если потребуется положить какие-то медикаменты или приборы. Ни окон, которые можно было бы ненароком разбить, ни лишней мебели, о которую так легко пораниться самому, если выход из кокона случится неспокойный. За полгода мы с Максом только однажды свалились в кокон одновременно, и Эрику пришлось растаскивать нас по каморкам. А так мы справлялись сами, присматривая друг за другом на своей – условно своей – территории.

Точно такая же по размерам и планировке квартирка была устроена в правом крыле для Эрика и Вероники.

Вот такие у нас четверых были буржуйские преимущества. Сначала мне было очень не по себе из-за того, что у меня особые условия. Но потом… потом мне стало не по себе уже от совсем других обстоятельств, и неловкость как-то притупилась.

Я давно уже стала замечать, что скучаю по Питеру. И по нашей с Эриком работе в дружине. То есть он-то, конечно, работал, а я так… пользовалась благосклонностью начальства и вносила посильный вклад, до поры до времени.

Казалось бы, о чём там было так уж тосковать? Можно подумать, там, в Питере, у меня было много каких-то невероятных возможностей, которых не стало тут, в лесу. Ну да, если бы! Меня ещё там, в городе, выпихнули прочь с территории надзорной дружины, запретили участвовать в рейдах и помогать кикиморам, а уж когда я и сама кикиморой стала, обложили со всех сторон такой плотной заботой, что это было больше похоже на домашний арест. Так что какие уж тут возможности.

Жизнь в нашем лесном бараке была, наоборот, куда более разнообразной и полной всяких мелких, но важных событий. Я работала ровно столько, на сколько хватало сил, помогала Эрику, старалась себя загрузить побольше. Вот только теперь территория была чётко ограничена. Полная свобода действий на одной опушке леса.

Иногда это меня бесило так, что очень хотелось вырваться. Но, как справедливо заметил однажды Макс, стоило разобраться раз и навсегда, а велика ли потеря, и больше к этому не возвращаться. И я разобралась. Работать в питерской дружине я всё равно не смогла бы: начальник дружины Марецкий даже Эрика уволил, а уж меня никогда и близко не подпустили бы. Что ещё? Сам Питер. Город, улицы, любимые уголки, театры, музеи, культура всякая… Любимых уголков не хватало, да. А культуры… Можно подумать, я в этих музеях – театрах часто бывала. В сети посмотрю, если очень приспичит. А положа руку на сердце – вряд ли приспичит. Вот такая я вся, простая да невзыскательная.