Дворянская дочь - страница 11

— Сынок… я очень прошу… во имя Христа… Стефан еще так мал…

Дядя Стен посмотрел на мать так же строго официально, как и на жену, и прежде чем она успела встать на колени, подхватил ее под локти и усадил в кресло.

— Софи, пригляди за мамой, — сказал он и вышел.

К нам присоединился князь Леон, чрезвычайно взволнованный и возбужденный, и мы все пошли на манеж. Там нас уже ждали деревенский староста, его жена, их дочь и дюжина крестьян. Возле стула с высокой спинкой, заменяющего позорный столб, стоял конюх, в руках он крутил плетку.

Стиви с отрешенным видом подошел к стулу, снял рубашку и отдал камердинеру своего отца — Юзефу. Он встал на стул на колени, сцепил руки за спиной и отвернулся ото всех. Юзеф дал ему кусок твердой резины, который он крепко сжал зубами. Держа меня за плечо, дядя кивнул конюху, чтобы тот начинал. Только удары кнута нарушали напряженную тишину. Мне хотелось кричать и драться, но дядины пальцы так крепко сжали мое плечо, что мне оставалось только вздрагивать при каждом ударе. На спине у Стиви появились красные полосы.

Маленькая Ванда, уткнувшись сначала в материнскую юбку, медленно подняла лицо.

— Посмотри, мама, он не плачет, — прошептала она.

— Ты что же думаешь, он простой крестьянин? — даже с какой-то гордостью отвечала ей мать. Гордость, смешанная с жалостью, отражалась на покрасневших от напряжения лицах всех крестьян.

Только когда по спине Стиви заструилась кровь, дядя решил прекратить экзекуцию и поднял руку с моего затекшего плеча. Конюх замер. Юзеф смыл кровь и смазал поврежденные места йодом. Затем он промокнул ему пот со лба и помог встать на ноги.

Бледное лицо дяди Стена покрылось испариной, но голос его прозвучал, как обычно: «Извиняйтесь, сэр», — сказал он по-английски.

Казалось, Стиви ничего не видел и не слышал вокруг себя. Приказ был повторен, и Стиви глухим голосом проговорил по-польски:

— Я приношу свои извинения за то, что оскорбил вас… я никогда больше… это не повторится.

Крестьяне заулыбались и закивали головами, они были удовлетворены.

Дядя Стен распорядился отвести нас в находящуюся поблизости подземную тюрьму и запереть в разных камерах.

Я постучала в стену моей темницы. Ответа не было, и я начала биться в железную дверь. Доброе, чисто выбритое лицо Юзефа появилось в открывшемся окошке.

— Юзеф, разреши мне увидеть пана Стефана, пожалуйста, Юзеф, ну пожалуйста!

Юзеф отпер мою камеру, впустил меня к Стиви и запер нас вместе.

Стиви лежал на лавке ничком. Я присела возле него на корточки и зашептала:

— Стиви, Стиви, тебе больно?

Он повернул голову и с грустью посмотрел на меня:

— Сначала дай мне воды, я очень хочу пить.

Я налила в кружку воды из кувшина и поднесла ему ко рту. За неимением носового платка я намочила подол своего платья и обтерла ему лицо.

— Теперь не лучше, Стиви? — спросила я. Он неподвижно лежал с закрытыми глазами. — Все еще очень больно?

— Я не обращаю внимания на боль. Мне нравится боль. Намного сильнее болит душа, — он опять опустил голову лицом вниз и зарыдал.

Я не могла понять, что его мучило. Воспитанная в проникнутом старым английским духом мире своей детской, я не усвоила понятия «мои люди», как не усвоили его мои царственные подруги по играм, а кроме того, я так и не могла понять, что же плохого мы сделали Ванде.

— Стиви, не расстраивайся, все в порядке. Никто на тебя больше не сердится. Они все тебя очень любят, правда, не плачь, — уговаривала я его.

Рыдания стали тише. Я наклонилась к самому его уху:

— Я люблю тебя, Стиви, я очень люблю тебя. Извини, что я навлекла на тебя беду. Очень прошу, извини!

Он поднял голову и улыбнулся, показав редкие зубы:

— Я тоже очень люблю тебя, Таня. Я был не прав, когда говорил, что ты некрасивая, прости меня. У тебя такие чудесные волосы, как у мамы. — И он их нежно погладил.

Я склонилась совсем близко к нему:

— Стиви… можем мы с тобой стать побратимами, как ты и Казимир, делиться секретами и умереть друг за друга?

— Глупенькая, ты же девочка, ты не можешь быть моим побратимом.

— Но я могу быть твоей названой сестрой, могу ведь, Стиви, скажи?

— Для этого мы должны смешать нашу кровь, но сейчас я слишком устал.