Двойник китайского императора - страница 23
Оставшись один, Наполеон осторожно высыпал содержимое хурджина на ковер — такая замечательная получилась картина, что хозяин кабинета даже на какую-то минуту пожалел, что никто не видит лучшей на свете композиции — золото на красном ковре! Что там Рубенс, Гойя, Модильяни, Рафаэль, Тициан, реализм, кубизм, импрессионизм… Вот он, настоящий импрессионизм, — радует не только глаз, но и душу, золото само есть высшее искусство!
Все шедевры мира вряд ли могли всколыхнуть душу Анвара Абидовича так, как содержимое грубого шерстяного хурджина, обшитого внутри заплесневелой кожей.
О как пьянила голову эта картина, ноги сами просились в танец! И он пустился в пляс вокруг рассыпанной груды золотых монет и ювелирных изделий. Никогда первый руководитель области так азартно не танцевал ни на одной свадьбе, как в тот вечер у себя в обкомовском кабинете. Танцевал долго, до изнеможения, а потом свалился рядом и сгреб все золото к груди. Мое! Мое! — хотелось кричать, но не было сил — выдохся.
В тот вечер он долго не уходил с работы: ничего особенно не делал, лежал рядом с золотом, осыпая себя дождем монет, пересыпая их с одного места на другое, строил из червонцев башни, даже выстелил золотую дорожку посреди ковра — удивительно приятное занятие, не хотелось складывать золото на ночь обратно в хурджин и прятать в сейф. Он прекрасно понимал полковника Нурматова, пересчитывавшего по ночам деньги, — редкое удовольствие, можно сказать — хобби, мало кому в жизни выпадает счастье играть в такие игры.
Он так ясно вспомнил тот вечер, что слышал звон пересыпаемых из ладони в ладонь монет. О, звон золота — Анвар Абидович знал, как он сладок! Он закрыл глаза, словно отрекаясь от предметного мира, чтобы слышать только этот ласкающий сердце звук, и не заметил, как задремал.
И снится Анвару Абидовичу, улыбающемуся на мягких китайских подушках лебяжьего пуха, под сладкий звон золотых монет странный сон. Будто входит он к себе в кабинет на бюро обкома из комнаты утех в халате, расшитом золотыми драконами, из гардероба полковника Нурматова, подпоясанный шелковым поясом, а на груди у него сияют три ордена Ленина и Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, которую Шарофат игриво называет Гертруда, и депутатский значок — естественно, он поважнее любых Гертруд и оттого называется поплавок, ибо только он гарантирует непотопляемость на все случаи жизни. Такого набора нет ни у одного сенатора, ни у одного конгрессмена, ни в какой стране не отыскать, разве только покопаться в прошлом. Поистине императорская пайцза!
"Здравствуйте, я ваш новый император", — говорит он, низко кланяясь собравшимся на бюро.
"Долой! — взрывается зал. — Не хотим богдыханов и мандаринов! Да здравствуют конституционные свободы!"
Анвар Абидович оглядывает роскошный халат начальника ОБХСС и понимает, что напутал с гардеробом, и, успев в паузе выкрикнуть в возбужденный зал: "Товарищи, не волнуйтесь, я сейчас", мигом скрывается в комнате отдыха.
Появляется он вновь в парчовом халате, в белоснежной чалме, и на лбу у него горит алмаз "Владыка ночи" невиданных каратов.
"Отныне я решил Заркентскую область переименовать в Заркентский эмират и прошу называть меня теперь "ваша светлость", "ваше величество"…"
Какой шум поднялся в кабинете — Анвар Абидович раньше не помнил таких волнений ни на одном бюро:
"Долой самодержавие! Долой принцев крови! Свобода! Демократия! Сухой закон!"
И Анвара Абидовича словно ветром сдуло из родного кабинета, и не успели остыть страсти, как он снова предстал перед товарищами по партии.
Зеленовато-красный мундир и белые панталоны оказались непривычны Анвару Абидовичу, да и высокие сапоги с ботфортами жали, но он, придерживая спадающую треуголку (привык, что ни говори, к тюбетейке), твердым шагом прошел к родному столу и рявкнул:
"Начинаем бюро Заркентского обкома…"
Какой свист, улюлюканье поднялось за столом-аэродромом.
"Монархия? Нет! Долой карточную систему и талоны! Спиртное — народу! Наполеона — на Корсику!" — кричал тишайший начальник областного собеса.
Прихрамывая, держа под мышкой треуголку, под которой оказалась наманганская тюбетейка, Анвар Абидович вновь поплелся переодеваться. На этот раз выбирал костюм более тщательно. Китель, застегнутый под горло, защитные галифе, мягкие, из козлинки, сапоги. Он еще застал такую униформу и чувствовал в ней себя уютно, надежно.