Двойники - страница 13

Он лежал и смотрел в окно. Окна Иван шторами никогда не занавешивал, чтобы лежа на диване смотреть на звездное небо. «Эх, хорошо, – думалось ему, – чтобы изобрели такую штуку, чтоб показывала то, что сейчас где-то там». «Где-то там» означало – «очень-очень далеко на небе». Еще думал с негодованием о том, когда же, наконец, изобретут звук в кино. Фильмы красивые, яркие и при этом немые. Безобразие, как ни посмотри. С этой мыслью он и заснул.

– Ба! Какая птица в наших пенатах! – услышал он знакомый голос.

Разбой открыл глаза и от неожиданности хотел вскочить с дивана. Но его повлекло вниз, на пол, потому что был он сейчас не в постели, а стоял посреди ярко освещенной комнаты.

Незнакомая мебель, в углу вертикально поставленный металлический цилиндр с манометром, – слово «манометр» он почему-то знал, – слева у стены – зеленый диван непривычной формы; рядом один стол, а справа, возле окна, второй. На этом втором стоял компьютер, по экрану дисплея вилась змейка экспериментальной кривой, и все эти предметы и слова, их обозначающие, были Разбою известны.

А прямо напротив режиссера стоял и смотрел на него Глебуардус Авторитетнейший. Или всё же не он? Похож, да нет, совсем не похож. Впрочем, во снах так бывает, что человек сам на себя не похож, а ты знаешь, что это именно он. Этот «дюк» был гораздо моложе настоящего.

«Дюк» повернулся к еще одному персонажу сна. Того Иван не знал – патлатый, как женщина или скотландские горцы, в странных потрепанных синих брюках и свитере, какие обычно носят норманны.

– Слышишь, Мастер, – обратился к тому «дюк», – всё дело было в фильтре. Какая-то сволочь забила его в коллиматор. Вот пучок и ослаб.

Разбой, к своему удивлению, понял, что речь идет о рентгене, о рентгеновском дифрактометре ДРОН-1, который находился в смежной каморке.

А потом «дюк» снова глянул на Разбоя.

– Ты чего? Э-э… Кирюха, глянь на человека. Ваня, ты чего тормознул?

– Послушайте, Глебуардус, – шепотом поинтересовался Разбой, – а где это мы?

Глаза у «дюка» сделались оловянными. Казалось, его кто-то невидимый огрел обухом по голове. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но ничего не сказал. Лишь сглотнул слюну.

Тот, второй, ухмылялся, наверное, решил, что Иван разыгрывает спектакль.

– Повтори, – просипел «дюк». – Что ты сказал?

– Я спрашиваю, – повышая голос, сказал Разбой, – что это мы здесь делаем? Я ведь сплю. Какой-то странный сон. Я сплю и понимаю, что сплю. Да еще цветной. И всё такое настоящее.

– Повтори, как ты меня назвал.

– Дюк… Как же еще, хотя вы совсем не похожи на себя. Но это ничего, я знаю, что это вы, ваше сиятельство.

Тот второй засмеялся.

– Доигрался, Самохвалище. Достал людей кликухами – теперь будешь ходить в дворянах. Ничего, дюк, теперь не попишешь, терпи.

Но «дюк» не слышал товарища. Его глаза были по-прежнему оловянные, кажется, он даже не мигал.

В комнату вошел новый персонаж. Разбой посмотрел и узнал его: Пим Пимский. Но опять же, не совсем такой, как наяву. Гораздо моложе, повыше и гораздо крепче телом. В черном костюме не совсем обычного кроя, в белой рубашке с галстуком. А ведь Пим галстуки на дух не выносит. Чудное дело эти сны!

– Пим! – обратился к нему Разбой. – Хоть ты объясни, где мы находимся?

С лицом «Пима» тоже произошла мгновенная перемена. Улыбка слетела, как ветром сдуло, глаза сузились и взгляд сделался хитрым.

– Глебуардус, Пимский, да что вы, господа, в самом деле? – не унимался Разбой. – Что с вами? Это ведь только сон!

– Так, – подал голос «Пим». – Товарищи, кто здесь будет дюк Глебуардус Авторитетнейший?

Разбой улыбнулся: Пим, кажется, решил чудить и во сне.

– Да вот, Ваня его разыграл, – ответил лохматый.

«Пим» мягко подтолкнул Ваню к дивану.

– Присаживайся, брат. Поговорим. Ввожу в курс дела. Этот, который дюк, здесь, во сне – Марк Самохвалов, тот, что у окна, – Кирилл Белозёров, ну, его ты можешь и не знать.

Кирилл, услышав это, хмыкнул.

– А я, – продолжал «Пим», – Григорий, э-э, Цареград. Никогда таких имен не слышал?

– Никогда. Вы что же, не Глебуардус и не Пимский?

– Во сне, конечно, мы не совсем мы. Во сне оно, знаешь, как бывает, брат? Вот зачем ты меня спрашиваешь – Пимский я или нет? Что верное ты можешь узнать от того, кто тебе снится? Это я должен тебя спрашивать, ведь это я тебе снюсь. Или ты уже не спишь?