Двойной спор - страница 13
Жмякаю на кнопку, с надписью «капучино», и преспокойненько себе кидаю монетки в «монетоприёмник».
Есть ли такое слово, интересно? Размышляю ответственно, задумчиво глянув на «выпрыгнувший» стаканчик.
— Романов. А, Романов? — забирая стакан, опережаю поток нецензурной брани.
Уверена — она точно будет. Я ж его подружку ударила. Хотя та и заслужила.
— Что? — знакомо выгибает бровь.
Млин. Вспоминаю, что скоро его придётся отлавливать и влюблять. Потом сердце разбивать. И так далее по сценарию.
Двойной мли-и-ин.
— Чего хотел, Романов? — после того, как отпила обжигающий кофе, сразу мозги встали на место. Частично, но встали.
Минутная слабость прошла. Быстро передумала и на свиданку звать, и про Илонку говорить, чтобы усмирил. И плакаться, типа какая я бедная, несчастная. Заставляют меня тебя в себя влюблять.
Затыканию поспособствовало и то, что я вспомнила деталь, рассказанную Эми. Как «синхронисток» увезли в далекие-далекие дали.
Девчонка не уточнила, но вероятно, что в лес.
Так же вспомнилось, что отец у Холодковой — серьёзный дядечка, которого сам ректор опасается.
Не! Играя в гляделки с Романовым, чётко понимаю.
Совсем не улыбается висеть на ёлочке, болтаться. Поэтому для начала обдумаю всё хорошенько, а потом…потом.
— Ничего сказать не хочешь, — делаю вывод, спустя неприлично долгую паузу.
— Ну-с…бывай тогда, — отсалютовала бы, да вот незадача — стакан в руке.
Пришлось довольствоваться малым. Развернуться и направиться на следующую пару. И я дошла бы, если не он — король идиотов, схвативший за руку.
— Ай-я-яй, — воплю, под прицелом испуганных "луполок".
— Криворукий осел, — хнычу, едва сумев отлепить от живота горячую ткань рубашки.
Пальчики бедные мои. Простите, нерадивую хозяйку. Но надо спасать живот, надо. Как бы жалко вас не было.
— Подожди, подожди, Ев, — пытается Романов остановить.
Плюнула бы в рожу ему, с превеликим удовольствием. Шобы не давал больше никому д*бильные советы. Да воспитание не позволяет.
Рубашка вся в коричневых кофейных пятнах. Но это самое хреновое. Она обжигает получше утюга к пузу бандитом приставленного.
Как её дальше носить?! Никак.
Поэтому молча расстёгиваю пуговицы дальше.
Романов закатывает глаза. Стоит отметить, шуточек не отпускает. Снимает с себя бомбер. И прикрывает им, от любопытных взглядов.
Прикрыл то прикрыл. Да от своего "забыл".
Остаюсь в одном бежевом бюстике без бретелей. Добро третьего размера, практически, всё перед гадом.
А тот не стесняясь, берёт то, что ему дают. А именно полуголую Ромашкину на блюдечке.
— Прекрати смотреть, — шиплю змеёй.
— Кто? Я? — делает невинные глаза извращуга.
— НЕТ. Я, — гаркаю.
— Ладно-ладно, — смеётся парень, обнажая ряд белых зубов. Таким позавидует любая голливудская улыбка.
Честно, не хотела, а всё равно зависла, разглядывая красивую мордашку.
В себя привело то, что Романов толстовку стал застёгивать на все-все пуговички.
— Такое тело надо лучше скрывать, — низко говорит он и убирает руки свои сильные…тьфу.
Не туда опять заплыла.
— Что ты сказал? — взвизгиваю.
Я ему дам скрывать. Да сейчас его так скрою, что мало не покажется.
— За что? — рычит придурок, когда я не стесняясь, со всей дури, пинаю его в икру.
— Тело скрывать?! Тело скрывать?! Чем тебе, ирод, не угодило моё тело? Да я — идеал, — скромно замечаю.
Как говорится, сам себя не похвалишь…
— Кто спорит то, сумасшедшая ромашка?! — на повышенных тонах в ответ.
— Ты.
— Что «я»?
— Ты и споришь.
— Почему это?
— А кто сказал: «тело твоё надо лучше скрывать»? — цитирую ядовито.
— Я имел ввиду, что нельзя оставить даже несколько пуговиц незастёгнутыми. И показать озабоченным бабуинам, которых в нашей группе предостаточно, твою потрясающую грудь, — тяжело сглатывает, смотря в район сердечка моего.
— Мля. Такая классная. Она твоя? — и тянет в трансе ручищу, полапать.
В шоке, в опупение, в ах~е полном недолго, но нахожусь.
— РУКУ! — ору, кричу, верещу, не своим голосом, придя в себя и прикрывая ладонями "бохатство".
Парень вздрагивает и очухавшись, одёргивает лапу.
Хочет сказать что-то, но я разозлённая ему внимать не готова ваще. Возникшая между нами Эми, как нельзя кстати, обрывает его дальнейший спич.