Дьявол без очков - страница 15

стр.

— Мистер Уилкинс только что прибыл из Чикаго, — начал осторожно объяснять клерк. — Он…

— Это Грэнвилл, — перебил полицейский. — Какой номер?

— Сержант, я не уверен, что…

— Номер!

— Позвольте объяснить! Мистер Уилкинс категорически потребовал, чтобы его не…

— Я не собираюсь с тобой пререкаться! Мне нужно знать, где его найти.

— Пожалуйста, ответьте! — взмолилась Джинни. — Он, возможно, болен… Счет идет на минуты!

— Я же сказал, что сам этим займусь! — рявкнул Симмонс и вперил в клерка ледяной взгляд. — Даю ровно одну минуту, чтобы вспомнить…

— Уже не надо, — сдавленным голосом произнес Гарднер и показал на спускающуюся кабину лифта.

В ней стоял Грэнвилл: окаменевшее бледное лицо, напряженное тело, руки вытянуты по швам. Он был похож на неопытного оратора, в самый ответственный момент забывшего речь.

Как только створки двери разъехались и Грэнвилл шагнул наружу, к нему с криком «Чарлз!» бросилась Джинни.

Он вскинул руки навстречу и заключил ее в объятия.

— Джинни… милая Джинни…

Увидел подступивших мужчин, Грэнвилл улыбнулся:

— Симмонс… Гарднер. Здравствуйте. Пришли спасти меня от бесславной гибели?

Гарднер вгляделся в его лицо и произнес:

— Морфин?

— Пожалуйста. — Не отстраняя девушки, Грэнвилл сунул руку в карман и вручил Гарднеру коричневый пузырек — Это он тебя так беспокоил?

— Ну… помимо всего прочего, — буркнул Гарднер. — Что там с тобой случилось? Очухался?

— Отчего?

— От чего? Да я могу целый список огласить… но сейчас не время. Больше не будешь лопотать про обманы-мистификации?

— Какие еще мистификации?

— С участием Ковена.

— Ковена? Это тот бедолага с утреннего ДТП? А он тут при чем?

— При чем?.. — оторопело переспросил Гарднер. — И Арно ни при чем?

— Это еще кто?

— Ты меня спрашиваешь? Это же ты нам про них наплел!

— Я? Наплел?.. Правда? — с пристыженным видом произнес Грэнвилл. — Будь я проклят, если помню хоть что-нибудь.

— Вообще все забыл, что ли?

— Нет, только причину своей сегодняшней выходки. Помню, что был совершенно не в себе, а вот из-за чего…

— Зачем ты поселился в отеле?

— Не знаю.

— А что случилось наверху?

Грэнвилл подумал и серьезно ответил:

— Я наконец понял, что имел в виду По.

— Кто?

— Эдгар Аллан По. Он написал рассказ про дьявола, всегда носившего темные очки. Кончилось тем, что дьявол их снял и оказалось, что у него вовсе нет глаз. Думаю, По увидел дьявола без очков, потому и ослеп.

— Чак, ради бога…

— Правда, я не знаю, почему поселился в гостинице и что собирался сделать. Был зол, напуган, расстроен… наверное, пытался спрятаться от самого себя. И я прекрасно понимаю, каким идиотом выглядел в ваших глазах. А потом вдруг раз — и снова все в порядке. Не волнуйся, Гарднер, я не ослеп. По был поэтом, а я поэт-ученый.

— Ты шутишь, что ли?

— А ты еще не догадался, обезьяна?

— Если человек способен шутить, он вменяем. — Лицо рыжеволосого доктора расплылось в облегченной улыбке, — Безошибочный тест Гарднера, — Он энергично пожал Грэнвиллу руку. — Чак, я рад, что ты опять с нами. Позволь заново представить тебя давно забытым друзьям. Джинни, это доктор Грэнвилл. Сержант Симмонс… доктор Грэнвилл.

— Время, док, — фыркнул Симмонс.

— Это переутомление, — продолжал трепаться Гарднер-Симмонс, он просто перетрудился. Самое обычное дело для интернов по всей стране. О четырех из каждых пяти интернов я вам такое могу рассказать — глаза на лоб полезут.

— Не сомневаюсь, — буркнул Симмонс и повернулся к Грэнвиллу: — Так что же, док, все в порядке? Могу я ехать домой и ужинать? Больше не станете беситься из-за моего смеха?

— Так это я из-за вашего смеха взбесился? Нет, Симмонс. Конечно, не буду. Я… Мне очень стыдно.

— Чарлз, ты уверен, что здоров? — Джинни подняла заплаканное лицо. — С тобой ничего не случилось?

— Милая, все хорошо. Я будто заново рожден. Если что-то и изменилось, так это уши. Такое ощущение, будто они теперь длинные, как у осла, — Он смущенно рассмеялся.

Гарднер хихикнул и отвернулся от Симмонса.

— Ждем тебя в машине.

Но Джинни крепко прижалась к Грэнвиллу и всхлипнула:

— Чарли… ты очень странно смеешься. Прежде ты так никогда не смеялся.

— Как, дорогая?