Дыхание Смерти - страница 5

Поглядев на лазурную гладь бассейна, покрытую ярко-желтыми телами пузатых пучеглазых рыб, правитель грустно вздохнул и решил одарить своих жен так, как никто в мире, чтобы снова во дворце воцарились мир, покой и благоденствие. А еще приказал не селить больше рыб в бассейн отныне и впредь.

— Теперь ты понимаешь, приятель, какой важный караван ведешь сейчас, — вытирая слезы, проговорил Ашад.

— Клянусь Валкой, эта девица знает, чего хочет и как этого добиться. Видно, не один владелец почувствовал на себе ее хватку. Поэтому и продавалась по дешевке, — похохатывая, откликнулся Кулл.

— Да, самый ненадежный товар — это женщины. Никогда не можешь знать наверняка, сколько она стоит на самом деле, — поддержал второй торговец.

Смеялись все долго, до слез, до рези в животе. Вместе с ними смеялось небо, опаленное солнцем, грозя опрокинуться на землю и придавить все живое своей выцветшей твердью. Хотя сейчас казалось, что единственными живыми существами в этом безбрежном океане песка был только сам Кулл и его маленький отряд.

Уже через два перехода от Сатрама караван затерялся среди бесконечных цепей песчаных холмов, то похожих на застывшие желто-коричневые волны, то напоминающих по своим очертаниям горящие в ночи многолучевые звезды, то изогнутых, словно лезвия сабель, барханов, то округлых огхурдов. Иногда песчаные наносы лишь слегка приподнимались над поверхностью, словно морская зыбь, открывая взорам путешественников далекие окрестности, а иногда вздымались в высоту, скрывая за своими громадами все видимое пространство, кроме светлого неба и ослепительного белого солнца над головой. Эти сыпучие гряды были разбросаны во всех направлениях и создавали такую путаницу, что доже знатоки пустыни могли сбиться с дороги и бесцельно плутать в лабиринте песков в течение многих дней. До тех пор пока счастливая встреча с караваном или смерть от жажды не прекращала их мучений.

Но Кулла не так-то просто было сбить с пути. Атлант знал, был твердо уверен, что еще до заката они достигнут колодца на проторенной караванной тропе, выйдя к нему с точностью до четверти лиги. Потому что атлант находил путь не по солнцу и даже не по звездам. И, уж тем более, не по очертаниям барханов. Он, как собака, «держал нос по ветру». Нет, не то чтобы он мог учуять запах свежей воды. Просто ветер — хозяин пустыни. Он встает и ложится вместе с солнцем. Ветер жаркий, сухой, пыльный, распихивающий щетинистые песчинки в самые мельчайшие щелочки, под одежду, растирающий влажную от пота кожу в кровь — это проклятие путешественников может стать настоящим спасением для человека, знакомого с его повадками. Ветер в пустыне дует постоянно в одном направлении. Только ходить по ветру умеют далеко не все караванщики, даже те, кто провел в песках больше лет, чем прожил в человеческих жилищах.

А вот Кулла ветры словно полюбили. Или просто новичкам везет, как рассуждали старые проводники. «Кулл — это поветрие, — говорили они между собой, — с ветром пришел, с ветром и уйдет. Только пыль следом завьется».

Атлант знал многие ветры пустыни: гебли, хамсин, шехили, исфири, когда какой из них дует и где. Только одного не знал варвар — что не он один «ловит ветер удачи». И кажущееся одиночество их каравана в пустыне на деле оказалось не таким уж полным.

Когда по приметам Кулл ожидал увидеть тропу, навстречу путешественникам, из-за высокого бархана, вылетел вооруженный отряд. Их было семеро. Конные.

«Лошади совсем свежие, — оценил Кулл, — верблюдам не уйти». А то, что это был противник, сомневаться не приходилось. Все семеро неслись к каравану Кулла на таких широких махах, что было ясно: поворачивать они не собираются.

— Великий Скорпион! Только бы это был не Хайрам-Лисица, — взмолился вдруг Ашад.

— Есть разница? — холодно поинтересовался Кулл, внимательно наблюдая за приближением незнакомцев.

— Я не слышал, чтобы хоть раз Хайрам ушел без добычи, — откликнулся Зикх.

Варвар зло сощурился. Он не терпел подобных разговоров. Атлант не раз слышал рассказы караванщиков о многих лихих людях, но справедливо считал, что рассказчики сильно преувеличивают. Во-первых, для того, чтобы превознести свою доблесть, во-вторых, чтобы скрыть свою трусость.