— Значит, это — конец? — глухо спрашивает допросчик и даже через рычание конвертера прорываются знакомые интонации. Допрос ведёт Алексей Константинович, — Благодаря вашим экспериментам хорошего парня придётся усыпить, как бешеного пса?
— Нет! Нет, есть выход! — Анастасия пытается вскочить и её очень жёстко осаживают два бойца. Удар настолько силён, что Михальчук бьётся затылком, — Я могу поддерживать Громова в таком состоянии, если только материал для сыворотки будет поступать регулярно.
— Какой материал?
— Человеческая кровь. Можно употреблять и чистую, даже пить её, но эффект слабеет, да и велик риск положительных подвижек.
— Ну и на кой ему такая жизнь? — Папа глухо кашляет и тот, что сидит за столом, кашляет в ответ, — Постоянно взаперти, на уколах, как наркоман, с риском в любой момент превратиться в монстра?
— Я, я сама стану следить за его состоянием! — Настя вновь пытается подняться и в этот момент её бьют в лицо, — Возможно мне даже удастся обратить мутацию! У меня имеются наработки…Оставьте его в живых! — ещё один удар в разбитое лицо, — Он может быть крайне полезен. Сами видели, как он действовал последний раз. Зачем же отказываться от такого сильного бойца? Послушайте…
Папа выключает запись и пристально смотрит на меня. Потом карандаш в руках полковника трещит и ломается. Алексей Константинович поднимается. Ощущаю движение за спиной.
— Вот так-то, Лёня, — глухо бормочет Папа, — Придётся думать, как с тобой поступить. Риск велик…
— Можно мне позвонить? — голос кажется незнакомым, точно слова выплёвывает осипший ворон, — Позвоню Варе, скажу, что со мной всё в порядке.
Полковник внимательно глядит на меня и внезапно его лицо точно оплывает в гримасе жалости и бессилия.
— Не надо, — глухо говорит он, — Не стоит.
Видимо он считает необходимым пояснить отказ, но объяснение даётся ему нелегко.
— Думаешь, откуда мы узнали? — он пожимает плечами, — Ведина твоя позвонила на контактную линию Управления и сообщила, что её сожитель, Леонид Громов, скорее всего инфицирован. Попросила переслать её вещи, потому что сама она в заражённую квартиру возвращаться не собирается. Вот так-то.
Полковник подходит к двери.
— Выйдите все, — тихо командует он, — Пусть посидит, подумает.
И я остаюсь один.
Это очень хорошо, потому что никто не видит, как я плачу. Навзрыд, точно мальчишка, у которого отняли самое дорогое.
У меня не осталось ничего: ни работы, ни будущего, ни любимой женщины. Те, кого я любил, меня предали. Обе.
Мне плохо. Мне п…дец.