Дыхание тьмы - страница 7

— И как мы его будем паковать? — интересуюсь я, с ужасом представляя, что было бы, если бы Надя не догадалась поднять забрало.

— Никак, — Фёдор вздыхает, — Мало ли, на какие фокусы оно ещё способно.

Чёрт. Оказывается действительно способно!

Существо превращается в смутную тень, скользящую сквозь пыльные столбы в нашу сторону. Очень быстро. Так быстро, что даже наши органы чувств, подстёгнутые сурком не способны фиксировать его бег.

Пару раз бахает Надин дробовик и глухо стрекочет Кочет Фёдора. Я не успеваю поднять штурмовую винтовку, потому что тварь уже здесь, рядом и её пасть, полная игольчатых зубов, распахивается рядом с моим лицом. Единственное, на что хватает времени — защититься предплечьем. Ослепительно белые иглы впиваются в пластину титанового щитка. Потом рука точно оказывается в плену зубчатой передачи.

Однако твари приходится замедлиться и Фёдор, отбросив винтовку, бьём монстра по шее своим тесаком. Острейшее оружие увязает в чёрной плоти. Монстр, продолжая сжимать челюсти на защитной краге, мощным тычком отбрасывает капитана к стене. Громко клацают зубы и капитан замирает на полу.

Пистолет в моей свободной руке несколько раз дёргается, шпигуя нападающего пулями, но всё заканчивает Надежда. Девушка уже стоит рядом и её тесак заканчивает работу командира. Обезглавленное тело рушится на пол, а голова некоторое время продолжает висеть на моей руке. Потом падет вниз.

— Мать моя женщина! — тихо бормочет Надя, — Гляди…

Тело странной твари во мгновение ока обращается в сгусток мрака, клубящийся над полом. Не проходит и минуты, а существо, кем бы оно ни было, полностью исчезает.

Ругается и мотает головой Фёдор. Он жив. Это — хорошо.

Операция закончена.

— Тилькы глянь, яка тварюка! — восхищённо бормочет Степаныч, рассматривая на свет мою титановую крагу, — Сталюка лопнула!

Естественно, сплав защитного щитка не имеет ничего общего с обычной сталью, но для нашего техника любая металлическая вещь автоматически превращается в сталюку. Сейчас старый ремонтник крутит пальцем седые усы и рассматривает повреждённую броню, восхищаясь мощью неведомой твари, сумевшей осуществить невозможное. По крайней мере, раньше ни одному упырю не удавалось даже оцарапать доспех, не то что сильно повредить его.

Каждый элемент экипировки мы сдаём под роспись, поэтому скрыть что-либо практически невозможно. Однако, пока наш вислоусый белорус не показал трещину, в том месте, где клыки существа вцепились в крагу, я и сам не подозревал об этом. Степаныч суёт мне под нос щиток и тыкает длинным пальцем в два крошечных отверстия, откуда расходится тонкая трещина.

— Глянь, як кислотой поедено, — техник качает головой, — Никогда раниш такого не видал.

Я напряжённо размышляю. По инструкции мы сейчас должны составить подробный акт в двух экземплярах, подписать оба и пустить по инстанциям. Я — своему начальству, Степаныч — своему. Естественно, повреждение щитка, да ещё и при таких обстоятельствах вызовет много шума, дополнительных объяснялок и чёрт его знает ещё какой хрени.

— Степаныч, — проникновенно говорю я, — Ты же любишь хороший коньяк?

Старик опускает повреждённую крагу на стол и подозрительно косится на меня. Седые усы становятся дыбом, как у кота, унюхавшего валерьянку.

— Точно знаю, у тебя есть неучтённые щитки, — продолжаю сужать круги, — А мне осталось три недели до отпуска. Ну вот зачем мне этот геморрой? Спрячь, пока, эту штуковину, а я проставлюсь, а?

— Нарушение, — бормочет Степаныч и прячет глаза, — Полковник душу вымет.

— Пять бутылок Мартеля, — настаиваю я и техник машет рукой, сдаваясь, — Славно. Завтра занесу.

Степаныч ворчит: «Чёрт, а не ребёнок!» и повреждённая крага исчезает в одном, из бесчисленных ящиков. Взамен техник достаёт другой и командует мне сгинуть с глаз долой. Я немедленно исполняю приказ, получая вслед напоминание о завтрашнем презенте.

Сурок мало-помалу отпускает, поэтому в душевой я попеременно пускаю то холодную, то горячую воду. Это помогает, но не так, как хотелось, поэтому физиономия в зеркале кажется абсолютно чужой, словно я рассматриваю постороннего человека. Чёрные волосы, стриженные ёжиком, уже щеголяют многочисленными серыми прожилками, а вокруг синих глаз полно мелких морщин, особенно хорошо заметных под остатками сурка. Да, физиономия утратила флёр невинности, как любит говаривать Фёдор, в моменты благодушия.