Дюма. Быстрый, или Танжер Алжир и Тунис - страница 13

Араб это понял. Он рассек ножом конец жерди, вложил туда письмо, затем воткнул жердь в песок и вернулся к нам, отсчитав двадцать пять шагов. После этого он зарядил ружье.

У меня был двуствольный карабин, уже заряженный: это было превосходное оружие Девима; в каждом из его стволов находилась одна из тех заостренных пуль, какими человека можно убить с полутора тысяч метров; я взял его из рук Поля, обычно охранявшего оружие, и стал ждать.

Араб целился с особым тщанием, что говорило о том, как важно для него было не оказаться побежденным во второй раз. Раздался выстрел, повредивший угол на конверте.

Как ни умеют арабы владеть собой, наш не смог удержать радостного крика, показывая на оторванный угол. Я знаком дал понять, что отлично это вижу. Араб, обращаясь ко мне, с живостью произнес несколько слов.

"Он говорит, что теперь твоя очередь", — перевел янычар. "Да, конечно, — отозвался я. — Только скажи ему, что у нас во Франции не стреляют в мишень с такого близкого расстояния".

Я удвоил дистанцию. Он смотрел на меня с удивлением.

"А теперь, — продолжал я, — скажи ему, что я с первого раза попаду в цель ближе к центру, чем он, а вторым выстрелом раздроблю палку, на которой держится конверт".

Теперь уже я стал старательно целиться. Нечего было ездить в Африку, чтобы давать здесь ложную рекламу; я объявил программу, и мне следовало выполнять ее.

С первого выстрела я попал в сургуч. Второй последовал почти мгновенно и расщепил жердину.

Араб перекинул свое ружье через плечо и продолжил прерванный путь, не требуя шести пороховых зарядов, на которые он имел право. Было ясно, что он удаляется, уничтоженный сознанием моего превосходства, и сомневается в эту минуту во всем, даже в Пророке.

Он шел вдоль изогнутого берега по дороге, которая вела в Танжер, и, я уверен, добрался до города, ни разу не обернувшись. Двое или трое арабов, переходивших в это время уэд и следивших за поединком, тоже удалились, такие же молчаливые и почти такие же огорченные, как и он.

Все до единого марокканцы были унижены в лице своего представителя.

Тем временем рыбная ловля началась, и предстояло вытягивать невод.

Рыбная ловля неводом — самая волнующая из всех видов этого промысла: большое число людей, которые нужны, чтобы вытаскивать сеть, круг, охваченный ею, непредсказуемость результата — все это куда понятней мне, чем ловля удочкой, хотя там противостоят друг другу человеческая ловкость и животный инстинкт и происходит, можно сказать, борьба цивилизации и природы.

Пока наши матросы, стоя по шею в воде, наперегонки тащили сеть, подбадривая друг друга криками, приближалось время базара, и берег, пустовавший, когда мы прибыли, мало-помалу заполнялся арабами, шедшими из соседних селений в город. Любопытно было смотреть на эту длинную вереницу людей, следовавших вдоль берега моря на расстоянии друг от друга, но неуклонно по одному и тому же пути: она состояла из торговцев, направлявшихся в Танжер.

Но каких торговцев, сударыня! Глядя на них, Вы получили бы своеобразное представление об африканской торговле! Один был продавцом угля и нес в обеих руках три или четыре куска почерневшего дерева; другой продавал кирпич и нес десять или двенадцать кирпичей; третий продавал домашнюю птицу и нес уснувших у него на руке двух голубей, за спиной у него висела курица, а с помощью шеста он заставлял идти перед собой индюка. Некоторые подгоняли крохотного ослика, нагруженного дровами или овощами. То были представители крупной марокканской коммерции. Самая большая выручка, на какую им можно было рассчитывать, определенно составляла меньше двадцати су, а кое-кто нес товаров не более чем на два-три су. И все они шли из селений, расположенных в трех, четырех, шести, десяти льё отсюда, вместе со всем семейством: женщинами, детьми, стариками.

На голове у женщин были огромные соломенные шляпы, похожие на обрезанный по кругу плетеный коврик, центр которого закреплялся на самой макушке. Детей матери тащили за собой или несли на спине; помимо своего потомства, они несли еще кур или кирпичи. Старики с великолепной седой бородой шагали, опираясь на палку, или ехали верхом на осле; у них был вид древних патриархов, направляющихся в какой-нибудь современный Иерусалим.