Джамбаттиста Вико - страница 26
Здесь нам придется обратить внимание на весьма своеобразную теорию поэзии, развиваемую Вико и далекую от представлений известной нам эпохи расцвета культуры. Поэзией он называет все виды искусства, а эти последние отождествляются с практической деятельностью, направленной на получение полезных открытий и изобретений. Мысль странная для современного сознания, привыкшего видеть в поэзии особый вид духовного творчества, непосредственно не имеющего утилитарного значения. Но такая точка зрения станет вполне понятной, если мы вспомним настойчиво проводимое Вико различие между «простонародной мудростью» седой древности и «тайной мудростью» философов и утонченных поэтов позднейшей эпохи. Это означает, что отвлеченная философия и «чистая поэзия», т. е. поэзия, превратившаяся в специально культивируемую область духовного творчества, возникают сравнительно поздно из деятельности, имеющей непосредственно практический характер и соответствующей тому периоду, когда люди, по выражению Вико, «замечали одно лишь необходимое». Такой необходимостью и была «поэтическая мудрость» древнейших времен, когда сами народы были поэтами в силу неразвитости своего ума, компенсировавшейся могучим разгулом воображения под «ударами сильных страстей». Все «полезные искусства»: приручение животных, земледелие, ремесла, мореплавание и военное дело — возникли, по Вико, из «подражания природе», и такова же, по его мнению, природа поэзии. Это типично античный взгляд на природу искусства, в котором черты прикладного знания смешаны с тем, что Маркс так удачно назвал «эстетическим освоением» мира. Вообще же общий признак «подражания», или, как мы сказали бы теперь, отражения, слишком широк, чтобы с его помощью можно было определить специфику поэзии, поскольку отражение в равной мере характеризует и науку. Но с точки зрения Вико, это оправдано особенностью архаического сознания, в котором знание не отделялось от умения так же, как и воображение от адекватного воспроизведения реальности в мысли. Мифология и была главным продуктом архаического сознания. Поэтому мифы — основной источник сведений о самом далеком прошлом человеческого рода. К тому же источник абсолютно правдивый, ибо сокрытие истины есть дело рефлексии развитого ума, что было вовсе несвойственно тому времени. Надо только учитывать, во-первых, способ порождения мифов древним сознанием и, во-вторых, напластования позднейшего времени, сбивающие с толку умы ученых, не овладевших «новым критическим искусством».
Вот как Вико определяет главные этапы эволюции мифов в народном сознании: «Мифы при своем возникновении были истинными и строгими рассказами… они зарождались первоначально по большей части грубыми, а потому позже становились несоответствующими (Новому времени. — М. К.), затем они изменялись и вследствие этого становились неправдоподобными, потом — темными, а отсюда и соблазнительными (соблазняющими на самые разные истолкования. — М. К.) и, наконец, невероятными… И… такими искаженными и испорченными дошли эти мифы до Гомера» (там же, 354). Следовательно, чтобы уяснить реальное содержание мифа, надо реконструировать его первоначальный вид, тщательно устранив позднейшие искажения. Это напоминает работу художника-реставратора, счищающего один слой краски за другим, пока не покажется наконец бесценная картина старого мастера. Однако историк в своей работе не может пользоваться показаниями органов чувств, потому что интересующий его последний слой, т. е. первоначальное значение мифа, открывается только в воображении, а не воочию, ибо открытие смысла вообще не дело чувственного восприятия, но представляет собой результат интеллектуальной реконструкции, выходящей за пределы налично данного и вступающей в область гипотетического. В этом пункте как раз и обнаруживается слабость методологии Вико, пережитки схоластического догматизма в его воззрениях.
Дело в том, что наш автор в своем методологическом органоне обществоведения не проводит четкого различия между гипотетическим, вероятным, правдоподобным и твердо установленным, научно доказанным. На первый взгляд это замечание может показаться несовместимым с ранее изложенной нами гносеологией Вико, который, как мы уже говорили, тщательно отличал просто достоверное и правдоподобное от истинного. Все это так, но только наш мыслитель считал, что открытая им «новая наука» позволяет поднять правдоподобные рассуждения о человеческом обществе на уровень научно обоснованной истины. И вот тут он ошибался, и ошибка его будет становиться нам все яснее и яснее по мере продвижения в глубь монументальной философско-исторической конструкции философа.