Джамбаттиста Вико - страница 44

Но это наше замечание исходит из отвлеченной логики построения теории и совершенно не учитывает намерений Вико и специфики проблемы, которую он стремился решить; и в этом смысле наше замечание до некоторой степени сделано в духе антиисторического подхода. Для правильной оценки учения того или иного мыслителя нужно знать историю мысли. Чтобы понять, что «физика» Аристотеля не есть физика в современном понимании, установленном Галилеем и Ньютоном, достаточно пройти курс неполной средней школы. Уяснить же, что Аристотель фактически сделал в книге под таким названием, весьма непросто.

Читатель, надеемся, простит нам это отступление. Мысли такого рода навеваются самим предметом нашей книги: надо же соблюсти правила исторического подхода по отношению к одному из основоположников историзма! Так вот, Вико занимала не проблема специфики феодализма, а демонстрация закономерной повторяемости исторического процесса. Поэтому он ищет сходное в различном, считая различное побочным, несущественным в тождественных по своей сущности явлениях. Говоря философским языком, он стремился с поверхности исторического бытия выйти на уровень сущности и уловить постоянный закон исторических изменений. Попытка его была во многом несовершенна, как мы понимаем, но она — необходимый момент в процессе формирования научного подхода к изучению истории. Причем Вико пошел дальше поисков общего методологического норматива: он стремился разработать и специальные методы, можно даже сказать — методики, для исследования эмпирического материала. Одной из таких методик было этимологическое исследование слов различных языков. До него ученые, «обращая внимание на различные звуки слов, ничего не понимали в идентичности самих вещей» (там же, 450). Так, феодальные сеньоры назывались «баронами» в том же самом смысле, в каком в древнегреческом эпосе говорилось о «героях», а в древнеримском предании о «мужах». Вико констатирует, что испанцы называют «баронами» мужчин вообще и что в древности «мужчинами» называли только воинов-аристократов. С течением времени слово «барон» стало обозначать всякого мужчину вообще, что свидетельствовало об изменившемся сознании людей и установлении строя «народной свободы». Так анализ языка проливает свет на сам исторический процесс, а изменение семантики позволяет регистрировать изменения социального сознания. Как бы ни злоупотреблял порою Вико этим приемом, прибегая иногда к произвольным лингвистическим сближениям, сам метод остается приобретением науки.

Уязвимым моментом аргументации Вико является и «вечный царский закон», согласно которому люди от демократии через гражданские войны переходят к монархии. Это соответствует, как мы уже говорили, истории Рима, но приложение этой схемы к средневековой Европе приводит, на наш взгляд, к натяжкам. Где там можно было найти народные республики как промежуточное звено между аристократией (феодальными королевствами) и абсолютистской монархией с ее попыткой использовать народ для обуздания сепаратизма феодалов? Пошарив по карте, порывшись в памяти, можно указать, пожалуй, только на городские коммуны, распространенные главным образом в Италии, но как раз здесь-то монархия, в смысле Вико, и не возникла органически, но распространилась в результате чужеземного завоевания. Само по себе это общей схеме не противоречит, но только переносит вопрос о генезисе монархии на почву Франции эпохи Валуа или Германии Габсбургов. Ни в том, ни в другом случае не приходится говорить о каком-либо периоде «народной свободы» до установления абсолютной монархии. Такие эпизоды, как «Великая хартия вольностей», вырванная феодалами у Иоанна Безземельного в 1215 г., или созыв Генеральных штатов Филиппом IV Красивым спустя сто лет во Франции, никак не могут быть истолкованы в духе наступления демократической эпохи (Вико не ссылается на эти факты, он просто обходит молчанием генезис монархии в средневековой Европе, мы лишь гипотетически пытаемся реконструировать то, что можно было бы сказать в поддержку его концепции). Таким образом, приходится, по-видимому, признать, что античная парадигма не совсем подходит к феодальной Европе и что феодальные королевства перерастают в абсолютные монархии, минуя стадию демократического строя. Что же касается гражданских войн, непосредственно предшествующих, по мнению нашего автора, установлению монархии, то некоторую аналогию им можно найти в войне Алой и Белой розы, закончившейся установлением монархии Тюдоров в Англии, или в религиозных войнах католиков и гугенотов во Франции XVI в. Вообще, Вико не очень щедр на характеристику средневековья, и линия его аргументации скорее бегло, как бы пунктиром, намечена, нежели представлена в систематической форме. Львиная доля времени, места и сил ушла у автора на истолкование античной мифологии и формулировку исходных принципов, остальное же дано отрывочно и конспективно. Некоторые важнейшие положения часто повторяются у него в одной и той же краткой тезисной форме без развернутого комментария. Здесь приходится считаться с особенностями склада ума Вико, с его тяготением к афористическому изложению взглядов с довольно скупым и неравномерно распределенным иллюстративно-поясняющим текстом. Скупость комментария, естественно, прямо пропорциональна степени приближенности событий современности. Так, на панораму современного автору «Мира наций» ушло чуть меньше четырех страничек текста теперешнего стандартного формата.