Джек-Брильянт: Печальная история гангстера - страница 51

— Ой, ой, ой — вырвалось у Кики, когда Джо вышел из комнаты.

Когда Кики кончила рассказывать, Джек сунул мне пятьдесят долларов и, буркнув: «Не хочешь с хорошенькой девушкой в ресторан сходить?», кому-то позвонил и, предупредив нас, что вернется через несколько часов, исчез. Все произошло настолько быстро, что я не успел сообщить ему, что мы с ним в расчете. Не могу сказать, что общество Кики меня не устраивало, но меня охватила какая-то робость. Я уже говорил о ее красоте, так вот, в эти минуты она была как-то особенно хороша. К приходу Джека она приоделась и, употребив все мастерство, на какое только способна сексуальная и тщеславная женщина, сделалась похожей на цветок, который я назвал про себя «Бродвейской Гарденией». Ее инструментами были карандаш для бровей, тушь для ресниц и точный расчет: какой длины должна быть челка и где должен выбиться «непослушный» локон. Это была красота одновременно естественная и искусственная, она-то и породила этот обворожительный цветок кордебалета. С ней не могли сравниться ни беспечная красотка из Атланты, ни обветренная, с волосами цвета спелой пшеницы девственница из Канзаса, ни жгучая восточная красавица, ни длинноногая парижанка. Красота в конечном счете — понятие не универсальное. Хорошо помню, как превозносили немцы своих розовощеких фроляйн. Для них розовощекие, а для меня — красномордые.

— Ты что же, меня одну оставляешь? — надула губки Кики, когда Джек поцеловал ее на прощанье.

— Я скоро вернусь. — За какие-нибудь десять минут он совершенно протрезвел.

— Я не хочу больше быть одна. Он может прийти опять.

— С тобой — Маркус.

В этот момент он и сунул мне пятьдесят долларов. Кики села на кровать, посмотрела на дверь и, убедившись, что Джек возвращаться не собирается, сказала: «Ладно, черт с тобой», встала, подошла к зеркалу, посмотрелась в него, достала черный воск, который, как я узнал впоследствии, называется «бисер», нагрела его на чайной ложечке и, с помощью зубочистки, наложила на веки. Ее глаза не нуждались в подобных ухищрениях, но когда она повернулась ко мне, я обнаружил во всем ее облике что-то новое, не только не лишнее, но еще больше подчеркивающее ее красоту. Волшебство в квадрате. Я не знал ни одной женщины в мире, которая бы пользовалась этим «бисером», и только одну, которая знала, да и то понаслышке, что такой существует. «Бисер» Кики хранила в своей таинственной косметичке, вместе со всевозможными кремами, пудрой, карандашами, щеточками, помадой, и, глядя на ее туалетный стол, заставленный бутылочками и флакончиками, я подумал о том, что все это хозяйство высвечивает нечто очень для нее характерное: неодушевленность красоты, объект любви, красивая игрушка, вещица, которая принадлежит Джеку. Эту неодушевленность подчеркивал и стоящий на туалетном столике радиоприемник: она лежит и ждет Джека, всегда ждет Джека — или Джек, или музыка; розовый резиновый шланг душа был еще одним свидетельством того, что Кики — это не более чем предмет ласк, податливое вместилище для Джека.

Покончив с бровями, она встала и стянула через голову платье — облегающее, атласное, в блестках на груди; Джек любил блестки. Вместе с платьем задралась и комбинация, перед моим восхищенным взором вновь мелькнули заповедные прелести, и у меня — хорошо это помню — даже вырвалось восхищенное «Ух!». Она засмеялась, а я встал и направился к двери.

— Подожду вас в холле, — сказал я.

— Почему?

— Чтобы вас не смущать.

— Не смеши меня. Оставайся, мне надоело быть одной. Ты все равно не увидишь и половины того, что видел бы, если б пришел на мое выступление. Уж и переодеться нельзя, дело большое!

Как была в комбинации, она подсела к туалетному столику и причесала растрепавшиеся волосы, затем повернулась, метнула на меня быстрый взгляд, приподняла комбинацию, продемонстрировав бедро и подвязку, и я подумал: «Ого, если я сделаю то, на что она меня подбивает, меня ждут неприятности, очень большие неприятности». И еще я подумал: «Отомстить ему хочет!» Но я ошибался.

— Знаешь, — сказала она, — сама не знаю, что я здесь делаю.

— В этой комнате или на этой земле?