Джек в Австралии. Рассказы - страница 16

Том был для Ленни героем: рассудительный, но не шибко умный Том; даже недалёкость Тома казалась Ленни мужественной. Ленни был любимцем, эльфом. Но Том был хорошим, средним человеком, а потому — героем. Джек тоже любил Тома. Но он не до такой степени восхищался его мужественностью. И его оскорбляло немного, что необыкновенный, чуткий Ленни так всецело повиновался этому добродушному простаку. Но все же это было так. Том был главой, даже для Джека.

Когда Том уезжал, Джеку казалось, что в любой работе исчезала главная ось. Мистер Эллис не был осью дела. Ею мог быть только краснощекий простак Том.

Том частенько болтал с Джеком, преимущественно о семье:

— Мой дед был купцом и потерял все состояние в каком-то предприятии. В Мельбурне он женился на бабушке и привез ее сюда. Сперва было трудно, но они справились. Затем дед умер без завещания: это осложнило положение вещей. Па и Казу были близнецы, но из них Па старший. Но Па в то время странствовал: он годами отсутствовал и никто не знает, где он был и что делал. Но бабушка его больше любила и устроила все в его пользу. Трудно ей было отстранить «рыжих». Мы называем семью дяди Казу — «рыжими». Тетки были на их стороне и уверяли, что Казу — старший, а не Па. Ну, да это теперь все равно. Дядя Казу был препротивный. Он тоже умер без завещания. У него осталось семь сыновей и ни одной дочери. Старший ведет хозяйство. Па тоже не хочет «делать завещания» (что согласно австралийским законам обозначает — Джек знал это — переход всего имущества Тому). Да, так обстояло дело, когда Па вернулся: Вандоу была в его распоряжении. Он привез с собой меня, закутанного в одеяло. Старый Тим приехал с ним, да моя старая кормилица. Вот и все, что про меня известно. Так я и не знаю ни откуда, ни кто я. А Па ни единым звуком об этом не упоминает.

Он привез с собой немного денег и бабушка настояла, чтобы он женился на Ma, «ради меня», она говорила, что я отвратительный лягушонок и что меня надо хорошенько воспитывать. Так Ma и поступила. Но бабушка меня никогда не любила. Странно, как подумаешь, отчего это я уродился таким уравновешенным и заурядным, таким как все, а Лен таким умным и таким взбалмошным. В сущности, мне бы следовало быть Леном, а ему — мною.

Кто была моя мать? Вот, что я хочу знать. А Па не говорит.

Она, во всяком случае, не была темнокожей, а остальное мне безразлично.

А все-таки нет, не безразлично. — Том сильно ударил кулаком по ладони.

Странно со стороны Тома. Все так зависели от него, он был героем хутора. А между тем и он хотел быть иным. Никогда не угадаешь, какими люди сами себя считают.

Что до «рыжих», то Джек побывал у них раза два или три. Это была грубая ватага мужиков и юношей. Холостяцкая компания. Если случалась у них какая-нибудь особая работа — Эллисы шли к ним на помощь. А «рыжие» со своей стороны помогали в Вандоу.

Джек чувствовал, что «рыжие» его недолюбливали. Рыжему Эллису, старшему сыну, было около тридцати; высокий, жилистый, краснощекий детина с рыжими волосами и бородой и тупыми голубыми глазами.

Однажды утром Джека послали к «рыжим». Это было во время первых дней его пребывания на ферме.

Старший брат встретил его во дворе.

— Где твоя лошадь?

— У меня ее нет. Мистер Эллис сказал, что ты одолжишь мне.

— Ездить верхом умеешь?

— Так себе.

— Чего ты здесь носишь костюм для Гайд-парка?

— У меня нет другого Для верховой езды, — ответил Джек, поглядев на свои старые штаны.

— Единственная свободная лошадь — Стампеде. Можешь брать или не брать, если боишься. Мне надо идти к овцам. Если ты собираешься весь день здесь болтаться и ничего не делать, то будь любезен, скажи дяде, что я тут ни при чем.

Джек колебался. С колониальной точки зрения он, конечно, ездил верхом недостаточно хорошо. Но ему был противен оскорбительный тон Казу. Он медленно подошел к Стампеде. В этот момент Казу, жуя какую-то травку, выходил из сарая.

— Седлайте его, — обратился Джек к аборигенам. — Я попробую.

Работники ухмыльнулись. Эта история их забавляла. Благодаря своей стремительности и легкости Джек мгновенно очутился в седле. Работники отпустили уздечку, лошадь встала на дыбы, затанцевала на задних ногах и снова опустилась. Затем, как ракета пронеслась вокруг двора. Работники и Казу отпрыгнули в сторону, но Джек держался молодцом. Его кости трещали, шляпа улетела, сердце учащенно билось. Но пока лошадь не пыталась опрокинуться с ним назад, он мог еще держаться. Ему, собственно, даже не было страшно. Он крикнул работникам: «Откройте ворота!» А сам тем временем старался успокоить лошадь. «Тише, тише», — приговаривал он спокойным доверчивым голосом. И все время, как железом, сжимал шенкелями ее бока. Он не верил в прирожденную злобность лошади. Он никогда не верил в прирожденную злобность какого бы то ни было существа, кроме человека, и не хотел усмирить лошадь только силой своего превосходства. Он лишь хотел сдержать ее ногами, пока она не успокоится, и человек и животное начнут понимать друг друга. Но он знал и то, что не может ни на минуту ослабить тиски своих сильных ног, иначе ему грозит неминуемая смерть.